Джанан. Пленница тирана

Господин Заид делает шаг, и я отступаю, позволяя ему войти в спальню. Он сбрасывает с себя футболку, оголяя крепкий торс, а я, покраснев, резко отворачиваюсь. Ловлю себя на мысли, что мне приходится напоминать себе, что я ненавижу его, как и всех мужчин. Боль от воспоминания о смерти родителей снова прошивает грудную клетку, и сердце бьется неравномерно, пропуская удары. Я чувствую его в горле. Оно трепыхается и требует действовать, только вместо этого хочется сжаться в комочек и исчезнуть. Но сначала – месть. Блюдо, которое стоило бы подать холодным, но у меня нет желания ждать, пока голова начнет рассуждать здраво. Я уже хочу заставить их всех пожалеть о том, что родились на свет. Пока моя кровь кипит, желание возмездия во мне не угасает. Но если позволю себе успокоиться, могу сдаться.

Беру книгу и иду к кровати. Осматриваюсь в поисках подушки, которую можно бросить на пол и присесть на нее, но замираю, услышав безапелляционный приказ:

– Сядь на кровать. – Я смотрю расширившимися глазами на господина Заида. Как это – на кровать? Рядом с ним? Или в ногах? Но он уже отвечает на мой незаданный вопрос, стуча ладонью по месту рядом с собой. Сам уже забрался под тонкое одеяло, но его голый торс по-прежнему виден, и это смущает. Я стараюсь не смотреть в ту сторону, чтобы еще сильнее не сбиваться с мысли. – Садись, Амира, – повторяет он, и мне ничего не остается, кроме как обойти кровать и занять предложенное им место.

В спальне горит только тусклый потолочный свет и прикроватные лампы. Атмосфера… особенная. Разительно отличается от той, какая была днем, когда я читала господину Заиду. Сейчас воздух искрит, становится горячим и густым настолько, что кажется, словно я могу его потрогать руками. Сажусь на край кровати как можно дальше от господина и стараюсь незаметно вытереть сначала одну ладонь о подол абаи, а потом, перехватив книгу, – вторую. Волнение во мне нарастает.

– Садись нормально. Откинься спиной на подушки и подними ноги на кровать.

От глубокого негромкого голоса по спине ползут мурашки. Я не могу проанализировать свои ощущения, в голове все перемешалось, а тело реагирует на каждый звук и поток воздуха. Выполняю указания и, затаив дыхание, разуваюсь, а потом располагаюсь на кровати. Бедром чувствую край матраса. Я нуждаюсь в этом пространстве между нами. Будь моя воля, я бы еще отгородилась подушкой, но вряд ли он позволит.

– Подвинься ближе, Амира.

Этого приказа я боялась больше всего, но выхода нет. Придвигаюсь. Меня спасает только то, что кровать настолько широкая, чтобы между нами оставалось достаточно пространства, и я могла свободно дышать. Но каждый вдох доносит до меня мужественный, мускусный запах, который – несмотря на все мои страхи и ненависть – привлекает. Этот мужчина как магнит. На него хочется смотреть, его хочется слушать, и, может, при других обстоятельствах мне бы даже захотелось его прикосновений. Но не в этой жизни и не после всего, что сделал он и Малих. Теперь я не порченный товар – предпочитаю так о себе не думать, – а девушка, которой навсегда закрыты двери к удовольствиям.

– Читай, – звучит короткий приказ, и я начинаю.

Спустя примерно полчаса господин Заид прерывает меня:

– Довольно. – Я выдыхаю с облегчением в надежде, что теперь он отпустит меня. Все то время, пока читала, постоянно чувствовала на себе его прожигающий взгляд, от которого кожа воспламенялась. Я могла точно проследить его по ощущениям на своем теле. Казалось бы, я прикрыта абаей, но чувствовала себя голой. – Расскажи еще что-нибудь о себе.

– М-м-м, что, например?

– Не знаю, что-нибудь из детства.

Прикрываю глаза до момента, пока обложка книги, лежащая на моих коленях, не начинает расплываться, и не становится просто синим пятном. Я не думаю о том, что ему рассказать, просто озвучиваю первое, что приходит в голову.

– Когда я была маленькой, мы ездили в деревню к подруге моей бабушки. Они с мужем держали баранов. Когда родители не видели, мы с внуками бабушки Маляз пытались покататься на них.

– Получилось? – хмыкнув, спрашивает господин. Я улыбаюсь.

– Однажды Баяд с Салехом усадили меня на самого большого барана. Я вцепилась в его шерсть и, видимо, слишком сильно потянула, потому что, вскрикнув, баран кинулся бежать. К счастью, он был чересчур неповоротливым и медлительным, поэтому, когда скинул меня, я не сильно ушиблась. Но колени разбила в кровь. Ох, и ругала меня тогда мама.

– Сколько тебе было лет?

– Около восьми.

– Ты хорошо помнишь свое детство?

– Тете пришлось долго разговаривать со мной, помогая вспомнить, – вздохнув, отвечаю я. – После смерти родителей… – Я сглатываю ком в горле, в который раз напоминая себе, что рядом со мной сидит человек, убивший моих вторых родителей. Если не лично, то он точно был тем, кто отдал приказ. Сердце снова тоскливо ноет от осознания, что я осталась одна на целом свете. – После смерти родителей большинство воспоминаний стерлись как будто за ненадобностью.

– Психика боролась с болью.