Джанан. Пленница тирана

Инас с Аруб в гостиной разбирают новый сложный узор для скатерти, тетя Хафиза замешивает тесто на хлеб, чтобы испечь его завтра рано утром. Я выхожу на улицу и присаживаюсь на скамейку, глядя на море. Как же мне иногда хочется начать писать стихи или сочинять музыку. Чтобы, любуясь шикарными закатами, придумывать что-нибудь вечное и незабываемое. Например, написать – хотя бы в своей голове – красивую мелодию, показывающую всю гамму чувств, которые я испытываю, глядя на заходящее солнце. Выразить всю боль и отчаяние по поводу исчезновения Заида и вложить в ноты ту любовь, которая ушла вместе с любимым мужчиной, и новую, которую я уже щедро дарю нашему пока нерожденному ребенку. Тетя Хафиза сказала, что я наверняка ношу сына, потому что, по ее словам, у таких женщин, как я, рождаются только сыновья. Не знаю, что она имела в виду под «такими женщинами», так как не стала делиться этим, но после ее слов я и сама поверила в то, что рожу наследника. Правда, без наследства, но я уже приняла решение хоть каким-нибудь образом применить свои скудные знания и умения, чтобы начать работать и дать своему ребенку все, что смогу.

Солнце уже практически спряталось за горизонтом, когда меня посещает очередная слуховая галлюцинация, и сердце внутри начинает трепетать. Я могу поклясться, что слышу, как тетя Хафиза спрашивает:

– Куда же ты пропал, сынок?

А за этим вопросом раздается до боли знакомый голос:

– Нужно было исчезнуть ненадолго.

Вскакиваю со скамейки и боюсь обернуться в сторону дома. Мне элементарно страшно посмотреть туда и осознать, что это игры моего разума, который все еще на что-то надеется. Полагаю, надеется тщетно, но разве можно вот так, за короткий срок, убить надежду? Переплетаю пальцы настолько крепко, что белеют костяшки, и пытаюсь сквозь шум крови в ушах услышать диалог, который ведется на заднем дворе, всего в нескольких метрах от беседки, в которой стою я, боясь пошевелиться. Мне слышен только глубокий тембр, резковатые нотки, которые присущи только его голосу. Даже когда он разговаривает ласково, я все равно их слышу. Он как будто впечатывает каждое слово в голову собеседника, поэтому его слова никогда не игнорируются и всегда воспринимаются всерьез.

– Джанан, – мое имя, произнесенное на выдохе, заставляет меня превратиться в каменное изваяние.

Из глаз бурными потоками выливаются слезы, заставляя меня зажмуриться. Тогда я тоже услышала только свое имя. Это наверняка снова галлюцинация. Но до чего же реальная.

Я слышу тяжелые шаги, которые стихают у меня за спиной, и, клянусь, могу почувствовать тепло большого тела прямо позади себя.

– Джанан, – еще один выдох, жар от которого я чувствую у себя на плече.

Делаю шаг вперед и медленно поворачиваюсь. Мне приходится схватиться за спинку скамейки, потому что внезапно ноги становятся ватными, колени слабеют, и я едва удерживаюсь в вертикальном положении. Это он. Живой. Осунувшийся и похудевший. Лицо хмурое, в грозном взгляде застыл весь пережитый страшный опыт, но теперь он пополнился еще остротой и пронзительностью, которые раньше лишь угадывались в нем, а теперь выступили на первый план.

Я жадно рассматриваю его, не в силах охватить картинку целиком. Замечаю надорванную мочку уха, широкий шрам на шее и еще один в углу глаза, лицо словно покрыто грубой темной коркой. Широкие плечи такими же и остались, но Заид определенно похудел, как будто высох. Соблазнительные губы вытянуты в тонкую линию, демонстрируя недовольство. Видимо, это последствия шока. Еще немного, и он придет в себя. Заид таким же блуждающим взглядом ощупывает меня с ног до головы, после чего впивается им в мое лицо.

Наконец я чувствую силу в ногах и бросаюсь к нему, но вместо теплых приветственных объятий он кладет руки на мои плечи и тормозит в нескольких сантиметрах от своего тела.

– Заид, – выдыхаю я, все еще растерянная от нашей встречи. – Ты жив!

– Жив, Амира, – сухо отвечает он, а я трясу головой, как будто пытаюсь сбросить с себя шок.

– Я – Джанан. Ты забыл? Но это ничего, уверена, память быстро к тебе вернется. У тебя тут такой большой шрам, – я тянусь пальцами к его шее. – Болит?

Заид легонько отбрасывает мою руку и делает шаг назад, выразительно глядя на мой живот. Я широко улыбаюсь сквозь слезы. Ну и пусть он меня не обнимает, это, видимо, от потрясения. Я буду улыбаться за нас двоих, и любить тоже. Во мне скопилось столько нерастраченных чувств, что я готова делиться ими с целым миром, и все равно еще много останется. Восторг затапливает меня, и я едва успеваю глотнуть воздуха, когда начинаю тараторить, быстрым движением вытирая слезы со щек.

– Видишь, да? Я беременна!

– Вижу, – мрачно отвечает Заид.