Джанетта

– Нет, не оттого! – воскликнула я, с трудом сдерживая слезы и снова принимаясь за работу. Мне не хотелось, чтобы учитель видел, как я плачу, словно маленькая девочка, но на душе у меня лежал камень. Я догадывалась, что отцу все равно, поеду я или нет, лишь бы с ним была Маргарет! Что мне было делать? Мысль сделаться настоящей скульпторшей необычайно привлекала меня, искусство манило, и я могла целые дни проводить за работой. Но как мне не хотелось расставаться с отцом! И слезы капали у меня из глаз на фигуру «радости», которую я лепила.

* * *

Однажды утром отец вместе с Маргарет явился в школу.

– Мы приехали проститься с тобой, Джанетта, – сказал он. – Миссис Девоншир сказала мне, что ты остаешься здесь и будешь учиться. Это благоразумное решение. Миссис Девоншир будет заботиться о тебе. Ну, а когда тебе можно будет, ты приедешь к нам погостить.

Маргарет ничего не сказала, но по тому, как она поздоровалась со мной, я поняла, что она не рада.

Когда учитель вышел из комнаты и оставил нас одних, она обняла меня и просила часто писать ей. Отец погладил меня по голове и поцеловал в лоб. Но я чувствовала себя ужасно несчастной, и, когда отец и Маргарет вышли из комнаты, я смотрела им вслед со жгучей тоской. Неужели они вот так и покинут меня? Вдруг у меня сердце сжалось, и слезы хлынули из глаз. Я бросила инструменты и, как была, в переднике, с выпачканными в глине руками, выбежала вон из класса, чтобы догнать своих родных. Они уже были у наружной двери, когда я вихрем слетела с лестницы и бросилась к ним.

– О, не оставляйте меня, не покидайте! – кричала я, захлебываясь от рыданий. – Возьмите меня с собой в Ирландию.

Я бы бросилась отцу на шею, но остановилась, так удивленно он на меня посмотрел, а потом ласково сказал:

– Хорошо, успокойся же, моя маленькая дикарка!

В тот же вечер я простилась с Варрингтонами, и на следующий день мы уехали в Ирландию.

Глава X Наконец я счастлива!

Кажется, на свете не было более счастливой девочки, чем я, когда мы с отцом сели в ирландскую тележку на железнодорожной станции и покатили по шоссе, вдоль которого тянулись луга и холмы, покрытые лесом. Я с наслаждением подставляла свое лицо свежему ветерку, пропитанному запахом зелени, и любовалась приветливыми пейзажами. Конечно, это не были Альпы, к которым я привыкла с детства. То были величественные горные вершины, грозные и угрюмые, покрытые снегами, а здесь лишь пологие зеленые холмы и утесы возвышались над зелеными равнинами, но выглядели они так радушно, что невольно манили к себе.

– Это у вас самые высокие горы? – спросила я у Маргарет.

– Нет, – отвечала она. – Из нашего дома видна большая гора, как раз за Гленнамурком. Конечно, и она покажется тебе маленькой после того, как ты жила у самых облаков, но для меня это самая лучшая гора на свете.

– А что такое Гленнамурк?

– Это имение сэра Руперта. Я там была всего один раз. Ужасно неприятное место!

– Неудивительно, если это имение сэра Руперта, – заметила я.

Я видела, что отец улыбнулся про себя, хотя вообще-то он не вмешивался в нашу беседу и сидел, надвинув шляпу на самые глаза.

Дорога свернула в сторону, и нашим глазам открылся чудный вид на зеленый овраг, в котором протекала речка, сверкавшая на солнце тысячами брильянтов. У самой дороги расстилалась зеленая площадка, на которой во что-то весело играли несколько мальчуганов. Их крики и громкий смех внезапно раздались совсем рядом и испугали нашу лошадь. Она взвилась на дыбы и ринулась в сторону. Еще минута – и наша повозка свалилась бы вниз, в овраг; нам угрожала страшная опасность. Но тут от группы веселившихся детей отделился какой-то высокий мальчик и бросился наперерез взбесившейся лошади. Прежде чем мы успели опомниться, он уже схватил ее под уздцы и повис на них, заставив лошадь остановиться.

– Это Пирс Кирван! – сказал отец, выскакивая из повозки и подходя к мальчику, который продолжал удерживать храпевшую и дрожавшую всем телом лошадь.

– Здравствуйте, мистер Фицджеральд! – воскликнул мальчик, когда отец подошел к нему.

– Какое счастье, что ты оказался тут, Пирс, – сказал ему отец. – Ты спас нам жизнь. Но скажи, мой милый, что ты тут делаешь? Разве у тебя так много времени, что ты проводишь его подобным образом?

– Да чем же мне еще заниматься! – со смехом ответил Пирс.

– Очень жаль, голубчик, – заметил мой отец. – Приходи-ка завтра ко мне, мы с тобой поговорим. И еще раз благодарю тебя за храбрость и находчивость. Мы обязаны тебе своим спасением!

Мы снова тронулись в путь, а Пирс остался стоять на краю дороги и смотрел нам вслед.

– Славный мальчуган, – сказал отец, – но совсем дикарь. Кому придет в голову, что это сын джентльмена?!

В Пирсе действительно невозможно было признать сына лендлорда[1]. Одет он был в какие-то лохмотья – куртка продрана на локтях, башмаки также изорваны; но, несмотря на это, держался он гордо и точно красовался в своих обносках.

– Бедный, бедный Пирс! – воскликнула Маргарет. – Как не стыдно сэру Руперту?