Джаз

«В постановлении совещания записали:

1. В первом полете на Луну высаживать на ее поверхности одного космонавта, оставляя второго на окололунной орбите.

2. Специально обсудить меры безопасности при высадке на Луну одного космонавта.

3. Проводить усовершенствование ракеты Н-1 с таким расчетом, чтобы через два-три года иметь возможность высадить на Луну корабль Л-5 (экипаж 4–5 человек, вес научного оборудования 1,5–2 тонны, пребывание на Луне до двух месяцев).

4. Поручить АН СССР, МО и МОМ разработать программы научных и военных экспериментов для корабля типа Л-5.

5. Очередные заседания “Лунного совета” провести в ноябре и декабре сего года».

Однако ничего не сбылось.

Сравнения здесь уместны – возможно, и звезда корсиканца свалилась с небес не в результате Кульма и более страшного Лейпцига. Не решилась ли участь его осенней ночью 1812 года в шуршащей тараканами избе простого ткача? Догорал отвоеванный Малоярославец, и сжался в ужасе совершенно нетронутый юг – еще усилие, еще один бросок к не задетым войной землям, – но после короткого совещания с маршалами маленький злой капрал повернул на роковую дорогу, выжженную мародерством его гренадеров-безбожников, и отход превратился в бегство, в совершенный и полный разгром. Вполне возможно, подобным же образом, задолго до шага Армстронга, именно 9 октября 1967-го благодушным «советом» было проиграно лунное будущее – недопоняли ситуацию, прозевали ее, проспали самым дурацким образом. А что, если бы напряглись, насторожились, задумались, и, выслушав Мишина, поняв несерьезность его речей, а затем, осознав натянувшееся до предела напряжение момента (Штаты шумно дышали в затылок), совершили бы усилие, и навалились всем миром, и, конечно бы, сдюжили? Увы, признав выступление Генерального наивным и неудачным, скорее всего, пошумели, поговорили, повздыхали на эту тему – и разъехались по конторам, и разошлись по домам. Через несколько тягостных лет катастрофу «лунной мечты» свалили на робость докладчика. Несчастного Мишина придавили целым Монбланом претензий, припомнили ему бестолковость, медлительность, малодушие, неспособность к импровизациям, провалы, просчеты, аварии. Все сошлось на Мишине, все скрестилось на нем и замкнулось. Однако стоит ли после отказа от единственной альтернативы «Сатурнам» (о Н-1 решили забыть, запретив ее испытания), конфуза многих стыковок и гибели еще трех космических мучеников разглядывать в Генеральном злого гения, развинтившего (вольно, невольно?), казалось бы, намертво завинченные гайки несомненного советского лидерства? Разве дело лишь в Василии Павловиче? «Творчество» было совместным, ибо нет печальнее на свете темы, чем работа согнанных для исполнения «государевой воли» разнообразнейших коллективов. В дополнение к неприглядной картине их неизбежных претензий – друг к другу и в целом к миру – существуют еще демарши седых луней-академиков, «подножки» пристегнутых «к делу» смежников, упрямство изобретателей, козни Главных; склоки между собой десятков и сотен директоров, таскающих за пазухами даже не камни – тяжеленные валуны. Не дать раздербанить идею полетов на клоки, клочки и клочочки, выдавить яд гордыни из великого множества честолюбий самым палаческим, самым безжалостным образом, задать единое направление щукам, ракам и лебедям, кичащимся друг перед другом научными степенями и целыми водопадами правительственных наград, – больше даже, чем труд Сизифа. Вытягивал ношу лишь гранитный мужик Королев. Разнобой «сиятельных мнений», заспинные несогласия, шепотки, насмешки вполне были способны погрести под спудом своим любую мечту о воцарении на темной стороне Луны отечественного «молота и серпа». Увы, новый Генеральный не вынес горы на своих плечах, не выжал гордыню из ершистых соратников, напротив, он зябко ежился перед Кремлем, погонявшим ученую рать к головокружительному подъему, и до конца своей «космической деятельности» безвольно тянулся на поводу у распоясавшейся от побед и свершений партии.