Джаз. Великая история империи греха и порока

Уильям О’Коннор услышал первые выстрелы, не успев дойти до перекрестка. Обернувшись, он заметил вспышки новых выстрелов из маленького двухэтажного дома в полутора кварталах от него, после чего прозвучало еще четыре выстрела из револьвера Хеннесси. Он тотчас же бросился бежать по Жиро-стрит, встретив по пути офицера М. Коттера, одного из сотрудников агентства Бойлана, патрулировавших окрестности.

– Куда они побежали? – спросил О’Коннор[57].

– Кажется, к центру города.

Послав Коттера вслед за стрелками, О’Коннор побежал дальше, выискивая Хеннесси. Начальник полиции как будто исчез. Но добежав до Бейсин-стрит, О’Коннор услышал голос из-за угла:

– Билли… Билли…

О’Коннор завернул за угол и увидел друга, осевшего в дверном проеме.

– Мне крепко досталось. Но я дал им сдачи, как мог, – проговорил начальник полиции, когда О’Коннор подбежал к нему.

Руки, ноги и лицо Хеннесси были залиты кровью, пальто с левой стороны изрешечено в клочья, правая рука с уже пустым револьвером безвольно висела.

– Кто это был, Дейв? – спросил О’Коннор.

Хеннесси попросил его подойти поближе. И когда О’Коннор нагнулся к нему, начальник полиции прошептал единственное слово: «Даго».

Около начальника полиции уже столпились многочисленные соседи и полицейские. Несколько мужчин помогли занести раненого Хеннесси в дом[58] (сто восемьдесят девятый по Бейсин-стрит, где проживало семейство Гиллис), а О’Коннор побежал в продуктовый магазин на другой стороне улицы, чтобы вызвать «Скорую» и оповестить о случившемся центральное управление полиции. Вернувшись, он обнаружил Хеннесси лежащим на подушках на полу в прихожей. За ним ухаживали Августа Гиллис и ее мать. Они развязали галстук раненого, расстегнули запонки и окровавленный воротник. Хеннесси явно мучился от боли, но почти ничего не говорил. Однако, когда одна из женщин предложила сходить за его матерью, он проговорил:

– Нет! Прошу вас, ради бога, не делайте этого. Моя бедная матушка…[59]

Вскоре на Бейсин-стрит прибыла конная карета «Скорой помощи». Начальника полиции завернули в толстое одеяло, занесли внутрь, и карета рванула к расположенной неподалеку Больнице Милосердия. Следом за ней ехал патрульный полицейский экипаж.

* * *

В полумиле ниже по течению реки, в центральном управлении полиции поднялся переполох. Мэр Шекспир, которого вызвали в участок из дома, сообщив о перестрелке, встречался с руководством полиции, чтобы спланировать расследование. В том, кто виновен в нападении, сомнений ни у кого не было. Дюжины полицейских уже прочесывали улицы в поисках улик и подозреваемых итальянского происхождения. Они уже обнаружили в канаве на Франклин-стрит двустволку со складным прикладом, считавшуюся «оружием мафии». Один из стрелков бросил ее туда, убегая с места перестрелки. В участке ждали приказа дневные дежурные, поднятые с постели. Джордж Вандерворт, секретарь Хеннесси, спросил мэра Шекспира о его дальнейших указаниях.

Мэр решил действовать напролом.

– Прочешите весь район, – сказал он. – Арестуйте всех итальянцев, кто попадется на глаза, если потребуется. А утром, как рассветет, прочешите его еще раз. Возьмите столько людей, сколько понадобится[60].

* * *

Хеннесси лежал на операционном столе в Больнице Милосердия[61] в окружении взволнованных друзей, коллег и репортеров. Окровавленную рубашку разрезали, и ассистент хирурга Дж. Д. Блум с помощью нескольких интернов провел обследование. Результат отнюдь не обнадеживал. Хеннесси получил несколько огнестрельных ранений – в правую ногу и в левое предплечье. Но самые серьезные раны были слева. Одна из них казалась особенно опасной: пуля, пробив грудь, задела сердце, прошла насквозь через правое легкое и застряла под кожей около восьмого ребра. По мнению Блума, рана была неоперабельной. И хотя все надеялись на благополучный исход, хирург, перевязав раны, вызвал священника, чтобы тот соборовал пострадавшего.

Около часа в операционную под руку с Томасом К. Андерсоном, одним из ближайших друзей сына, вошла пожилая миссис Хеннесси. Тот был еще в сознании и старался утешить мать. Через несколько минут он проговорил:

– Ступайте домой, матушка. Со мной все будет хорошо[62].

Мать неохотно согласилась, чтобы ее увели.

Протоколист Дэвид Холландер подошел к раненому.

– Начальник, вы знаете, кто я, – прошептал он. – Хотите сделать заявление?[63]

Это был завуалированный, но однозначный вопрос. Если начальник полиции узнал или мог описать нападавших, то пришло время сказать об этом – слова умирающего послужили бы весомой уликой в суде. Но Хеннесси упрямо отказался.

– Нет, не думаю, что я настолько плох, – сказал он, попросив стакан молока. Доктор мягко отказался выполнить эту просьбу.