Джаз. Великая история империи греха и порока

Через несколько часов у Луи Безьюмера развязался язык. Для человека, на которого только что набросились с топором, он стал удивительно откровенен, даже хвастлив. Он утверждал, что богат, хорошо образован и знает множество языков. Два года назад он встретил Гарриет Анну Лоу в Форте Лодердейл, они сыграли свадьбу и переехали в Новый Орлеан, чтобы здесь отдохнуть[764]. Он купил эту бакалею за $300, для смены обстановки, и держал ее почти в качестве хобби. По его словам, купить маленький и неприхотливый бизнес рекомендовал ему лечащий врач – чтобы помочь оправиться от стресса.

– У вас есть враги? – спросил его Муни[765].

– Не знаю таких.

– Конкуренты?

– Да, – ответил Безьюмер. – Итальянцы. Я ведь торговал по дешевке.

Муни запомнил эти слова, но подробнее расспрашивать не стал.

В конце концов, миссис Безьюмер тоже смогла дать вразумительные показания. Когда Муни спросил ее, помнила ли она нападение, она на мгновение умолкла, а потом сказала «да». Она помнила, что в то утро в бакалее был посетитель. Мужчина-мулат[766], который попросил у нее коробочку табака. Когда она ответила, что в бакалее табак не продают, он погнался за ней по коридору на крытую веранду, где ударил ее топором. Это было все, что она запомнила.

Итак, у полиции наконец появилась зацепка. Муни предупредил следователей, находившихся на месте преступления, и к вечеру они уже задержали подозреваемого. Это был Льюис Обишон, сорокаоднолетний афроамериканец с оливковой кожей, судя по всему, подрабатывавший на Безьюмера на той неделе. Его нашли в доме матери возле бакалеи и допросили о том, где он был тем утром. Обишон утверждал, что все время с часа прошлой ночи провел на рынке Пойдрас. Но когда несколько свидетелей опровергли это, Обишон признался, что соврал, но уклонялся от ответа почему. Его арестовали и отвели в пятый полицейский участок для дальнейшего допроса.

Но у Муни имелись причины сомневаться в словах миссис Безьюмер. К примеру, если бакалея была открыта, почему миссис Безьюмер обслуживала покупателей в ночной рубашке? Почему не кричала, когда за ней гнался маньяк с топором? И почему никто в многолюдном квартале не увидел и не услышал ничего в тот час, когда вдоль всей улицы открывались магазины и заведения? Нет, ее показания совершенно не устраивали Муни. Когда он чуть позже допросил миссис Безьюмер повторно, она смутилась и отвечала невразумительно. Теперь она настаивала, что чернокожий на нее не нападал. «Если я раньше так сказала, то не знаю, что на меня нашло»[767].

Все это, конечно же, сводило Муни с ума. Он видел, что расследование дела Безьюмера заходит в тупик, точно так же, как несколько недель назад зашло в тупик расследование дела Маджио. В том случае улики против Эндрю Маджио, брата убитого, буквально испарились после его ареста. Хотя свидетель назвал бритву, послужившую орудием убийства, «бритвой Эндрю», оказалось, что Маджио принес домой из цирюльни другую бритву; ее позже обнаружили в квартире Эндрю, и свидетель был вынужден признать свою ошибку. Более того, «пятна крови» на рубашке Эндрю оказались пятнами красного вина.

Из-за этих позорных промахов Муни был вынужден немедленно отпустить Эндрю Маджио.

– Дело приняло любопытный оборот, – заявил суперинтендант прессе, надеясь сохранить хорошую мину при плохой игре. – Оно стало более интересным с точки зрения следователей… Завтра мы начнем новую фазу расследования[768].

Но при всей «интересности» второй этап расследования дела Маджио не дал никаких результатов, и дело оставалось нераскрытым.

А теперь Муни предстояло отпустить еще одного человека, арестованного на основании ложных показателей свидетеля, не имея при этом других подозреваемых. Надеясь взять дело под жесткий контроль, Муни запретил репортерам доступ к сбитым с толку пострадавшим, которые могли наговорить лишнего. Но это не остановило диких домыслов в прессе и слухов. «Тайна Новоорлеанского Дровосека все еще покрыта мраком», – писала «Дейли-Стейтс» после нескольких дней безрезультатного расследования. «Дейли-Айтем» вопрошала: «Мотив Дровосека поставил полицию в тупик: что стоит за этим кошмаром? Кто это сделал?»[769].

К выходным дело приняло еще один странный оборот.

– Мой муж – немец, – выпалила миссис Безьюмер во время одного из своих сумбурных монологов. – Хотя он это отрицает. И я не представляю, откуда у него взялись деньги, чтобы купить свой магазин[770].