Джаз. Великая история империи греха и порока

Действительно, озадачивает. Хотя то, что Муни упоминает Дровосека, говорит о его подозрении, что по крайней мере некоторые из преступлений совершил один человек. Нападение на Мэри Шнайдер было четвертым за тот неполный год, что Муни провел на посту суперинтенданта. Только одно из этих преступлений имело смертельный исход – убийство Маджио, случившееся еще в мае. Уже после этого кровавого убийства Муни узнал, что в декабре 1917-го на спящего бакалейщика итальянского происхождения по имени Епифания Андолина[788] также напал человек с топором, вставший у его кровати. Андолина выжил, и о нападении даже умолчало большинство ежедневных газет.

И все же сходство между ним и нападением на Маджио было зловещим – вырезанная из задней двери панель, отсутствие отпечатков пальцев или значительных хищений, орудие преступления, выброшенное во двор соседей.

Но нападения на Безьюмеров и Шнайдеров отличались от остальных. Пострадавшие не были итальянцами, и только Луи Безьюмер был бакалейщиком. Рана, полученная Мэри Шнайдер, оказалась сравнительно незначительной, и она даже благополучно родила дочь через двадцать четыре часа после нападения[789]. Вполне возможно, что миссис Шнайдер, ничего не помнившую о произошедшем, разбудил обычный грабитель, роясь в шкафу. А когда испуганная женщина подняла крик, он ударил ее масляной лампой – первым, что подвернулось под руку. Но как же тогда исчезнувший топор и топорик, найденный в соседнем дворе? И все же, несмотря на различия в нападениях на Шнайдеров и Безьюмеров, Муни считал оба преступления – по крайней мере, временно – делом рук Дровосека.

Опытные следователи под его началом придерживались иного мнения. «Следователи, которым суперинтендант Муни поручил расследовать нападение на миссис Шнайдер, – писала “Дейли-Стейтс” 7 августа, – ни на минуту не задумывались над тем, что виновником этого преступления может быть Дровосек… Они утверждают, что Дровосека, нападающего на людей, вовсе не существует и преступления, приписываемые ему, никак между собой не связаны»[790]. Эти полицейские не были названы по именам, но утверждалось, что «за плечами у них многолетний опыт розыска преступников». То, что эти опытные следователи публично высмеивали идею о серийном убийце, бесчинствующем в городе, в то время как суперинтендант и другие офицеры полиции ее придерживаются[791], говорит о том, насколько беспорядочно и недисциплинированно велось расследование.

Жители Нового Орлеана явно не сомневались в существовании Дровосека. «Вооруженные мужчины охраняют свои спящие семьи от Дровосека», – заявила «Дейли-Айтем» на следующий день после нападения на дом Шнайдеров, описывая «всенощные дежурства»[792] отцов, охранявших сон домочадцев, вооружившись двустволками. «Таймз-Пикайюн» и «Дейли-Айтем» были абсолютно уверены, что в городе зверствует «какое-то безумное чудовище»[793]. «Дейли-Айтем» даже связала недавние нападения маньяка с топором с преступлениями 1910–1912 годов.

«За последние несколько лет более 12 жертв пали от этого ужасного орудия»[794], – писала газета, имея в виду нападения на Крутти, Дэйви, Скиамбру, в то время приписываемые «Черной руке». Одна деталь нападения на Крутти в 1910 году казалась особенно жуткой[795]: на глазах у свидетеля преступник, только что изрубивший бакалейщика Крутти тесаком, вышел из дома через заднюю дверь, держа в руках оружие, свою обувь и клетку с пересмешником, питомцем Крутти. Выбросив тесак в сторону, он перемахнул через забор, вышел на улицу и сел на ближайшее крыльцо, где скрутил себе сигарету и закурил. Затем невозмутимо выпустил из клетки пересмешника, обулся и неспешно покинул место преступления, где все это время кричала и звала на помощь миссис Крутти.

Если этот убийца снова вышел на охоту восемь лет спустя, у Нового Орлеана имелись реальные основания для паники.