Джаз. Великая история империи греха и порока

Но его заявление едва ли обнадеживало горожан. «Итальянцы спрашивают: “Кто будет следующим?”»[808], – гласил заголовок статьи «Таймз-Пикайюн» о тщательных мерах предосторожности, предпринимаемых городскими сицилийцами. «Многие районы Нового Орлеана захлестнула настоящая волна страха,[809] – писала “Дейли-Айтем”. – В некоторых итальянских семьях домочадцы по очереди охраняют сон своих родственников, вооружившись дробовиками»[810].

Город охватила настоящая истерика. Сообщения о предполагаемых преступлениях Дровосека посыпались отовсюду. Многочисленные горожане сообщали в полицию о странных топорах, найденных во дворах их домов, пропавших топориках, о панелях, вырезанных из дверей. Казалось, что у каждого есть своя версия того, кто стоит за преступлениями[811]. Причем – что особенно важно – подозреваемый всегда принадлежал к одной из тех групп, с которыми тридцать лет боролись реформаторы. Многие полагали, что Дровосек – итальянец, принадлежащий к мафии или «Черной руке». Другие считали его обезумевшим чернокожим, вроде Роберта Чарльза. Некоторые легковерные, впечатлившись заявлением Паулины Бруно о том, что у Дровосека были крылья, считали, что он может быть каким-то сверхъестественным существом. (Любопытно, почему никто не подозревал в нападениях рассерженную проститутку или даже самого Тома Андерсона.)

И все же, поскольку большинство жертв Дровосека были итальянцами, подозрение чаще всего падало на сицилийское подполье города. Возможно, поэтому главный новоорлеанский следователь итальянского происхождения, Джон Д’Антонио, пытался защититься от критики со стороны диаспоры, которой служил много лет. «Хотя почти все жертвы были итальянцами, – заявил он “Таймз-Пикайюн” в интервью, опубликованном 13 августа, – я не думаю, что к нападениям причастна “Черная рука”. На моей памяти “Черная рука” никогда не убивала женщин»[812].

Д’Антонио предложил другую теорию.

– Я убежден, что у этого человека раздвоение личности, – сказал он. – И вполне возможно, что это тот же человек, которого пытались поймать десять лет назад, когда на протяжении нескольких месяцев в городе совершались убийства и орудием был топор или тесак… Криминалистам известно, что преступник с раздвоением личности в нормальном состоянии может быть почтенным законопослушным гражданином. Но его охватывает внезапное желание убивать, которому он вынужден повиноваться.

Д’Антонио заметил, что поймать Дровосека – как и Джека-Потрошителя, орудовавшего в Лондоне несколькими годами ранее, – будет трудно, потому что он хитер. Он работает методично, планируя все заранее, чтобы быть уверенным в своей безопасности. Но у него есть слабое место. «Такого преступника легко напугать, – утверждал детектив. – Он боится собаки больше, чем десяти сторожей. Я советую всем горожанам завести во дворах собак».

Нельзя сказать с точностью, сколько новоорлеанцев последовало совету Д’Антонио, но истерия по поводу Дровосека прошла не сразу. Горожане открывали огонь в каждый подозрительный силуэт, принимая за Дровосека любого прохожего, встреченного ночью на улице[813]. Мужчина по имени Чарльз Кардаджал утверждал, что он видел Дровосека в женском платье, спрятавшегося за деревом на Дюпре-стрит. Когда Кардаджал приблизился, таинственный незнакомец выскочил из укрытия и, едва не сбив его с ног, убежал, сам Кардаджал последовал ее примеру. Незнакомец оказался «сильно напуганной негритянкой»[814], принявшей самого Кардаджала за Дровосека.

Суперинтендант Муни лишь подбрасывал дров в костер паранойи, настаивая на том, чтобы обо всех подозрительных происшествиях немедленно сообщали в полицию.

«Я полагаю, что скрывать информацию о таких нападениях от полиции – преступно, – заявил он. – Скрывая информацию о преступнике, вы становитесь соучастником в его кровавых делах»[815]. Подвергавшийся жестокой критике за отсутствие арестованных подозреваемых[816], Муни пытался сделать вид, что держит ситуацию под контролем. Но это явно было не так, и его настойчивые уверения в том, что злоумышленник будет пойман, с каждым разом казались все более отчаянными.

* * *