Джаз. Великая история империи греха и порока

В день отправления поезда – 8 августа 1922 года – Армстронг в последний раз выступил с оркестром «Такседо» на похоронах в Алжире[967]. Затем он пересек реку и направился на железнодорожный вокзал. «Казалось, что весь Новый Орлеан собрался на вокзале, чтобы пожелать мне удачи»[968], – позже писал он. На холодный север его провожали друзья-музыканты, «сестрички-соседки» и, конечно же, мама, Мэйэнн, с парой теплых шерстяных штанов и сэндвичем с форелью в дорогу. Слезы текли ручьем, но Армстронг твердо решил уехать. Он больше не хотел быть «малышом Луи» и решил попытать счастья там, где работящий черный музыкант мог жить «простой жизнью и заслужить уважение»[969], которого был достоин. Реформированный Новый Орлеан в 1922 году таким местом не был.

Поэтому Луи сел в поезд до Чикаго.

«Сбылась мечта моего детства»[970], – позже говорил он. Он возвратился в Новый Орлеан лишь девять лет спустя[971], когда мир уже окружил его всеми почестями и уважением, в которых отказал родной город.

* * *

Но победа реформаторов в городе полумесяца, казавшаяся столь внушительной после выборов 1920 года, оказалась скоротечной. Новая администрация мэра Макшейна действительно смогла на время обуздать грех. К 1922 году городское духовенство уже восхваляло мэра за успехи, по словам пастора Л. Т. Гастингса, вселившие надежду в сердца «всех добропорядочных и уважающих себя жителей Нового Орлеана»[972]. Такие радикальные реформаторы, как Джин Гордон, по-прежнему оставались недовольны и продолжили оказывать давление на новую администрацию[973], вынуждая ее исполнить все свои обещания по борьбе с пороком. (Мисс Гордон не отреклась и от своих представлений о евгенике и до самой смерти призывала к принятию государственного закона о стерилизации обитателей сумасшедших домов[974]. Как сказала после смерти Джин в 1931 году ее сестра Кейт, «если Джин была уверена, что делает правое дело, для нее не имело значения, какой ценой; ради этого она шла наперекор общественному мнению»[975].) Но Макшейн оказался некомпетентным политиком, и его ОДА, коалиция реформаторов и противников «Кольца», вскоре развалилась[976]. На следующих муниципальных выборах победителем оказался не кто иной, как Мартин Берман, старый знаменосец «Кольца», восставший как феникс из пепла после своего поражения в 1920 году[977]. Администрация Макшейна оказалась настолько некомпетентной, что даже «Таймз-Пикайюн» приветствовала возвращение мэра, которого всего несколько лет назад презирала.

Старому другу Бермана, Томасу Андерсону, восстановить свое доброе имя не удалось. Том решил навсегда отойти от политики – и от индустрии греха[978]. Он наслаждался жизнью во грехе со своей любовницей, Гертрудой Дикс, и присмотром за нефтяной компанией. В Рождество 1927 года на отдыхе в роскошной вилле в Вейвленде у него случился инсульт, настолько серьезный, что пришлось даже вызвать священника, чтобы тот соборовал его перед смертью. Том поправился, но начал сильно хромать, и у него сильно ослабла рука. И, что еще важнее, побывав на волоске от смерти, старый император греха обратился к религии. Он стал набожным католиком, каждый день ходил на мессу и даже привел в церковь Дикс. Но хотя он обещал своему духовнику исправиться и встать на истинный путь, он не сочетался браком со своей сожительницей. После трех браков, ни один из которых не продлился дольше года-двух, ему не слишком хотелось связывать себя супружескими узами в четвертый раз.

Еще одним последствием инсульта было то, что доктор посоветовал ему съехать из квартиры на Рампарт-стрит, находившейся на третьем этаже. Том уже не мог подниматься по лестницам и потому решил построить одноэтажный дом для себя и Дикс на Канал-стрит, около дома, отданного дочери в 1907 году. Но идея о переезде оказалась роковой для его семьи. Айрин, оставшаяся вдовой с четырьмя детьми, пришла в ужас, узнав о плане отца. Однажды в апреле или мае 1928 года она явилась к нему в офис «Либерти Ойл» на Сент-Чарльз-Авеню.

– Папочка, – спросила она его, – это правда, что ты собираешься построить дом рядом с нашим?

– Я думал об этом.

Айрин разразилась гневной тирадой против этого плана, из-за которого ее приличная семья оказалась бы вынуждена соседствовать с бывшей проституткой.

– Разве ты не уважаешь меня и собственных внуков? – спросила она у Андерсона.

Том не ожидал такой реакции и сказал, что подумает. Но он явно расстроился. «Плохи дела, когда против тебя ополчается родная дочь», – жаловался он старому другу Билли Струве.

Позже Айрин пожалела о своей грубости и написала отцу письмо с извинениями.