Джаз. Великая история империи греха и порока

Поздней ночью 9 декабря 1931 года, когда Том и Гертруда Андерсоны были одни в своем доме на Сент-Чарльз-стрит, Том начал жаловаться на одышку[981]. В этом не было ничего удивительного – Тому было уже семьдесят три, и его здоровье в последние несколько лет было неважным. Поэтому он лег спать, надеясь, что к утру ему станет лучше. Но всего через несколько часов он проснулся встревоженным и подозвал Гертруду. Когда она предложила вызвать врача, несмотря на поздний час (это произошло в час ночи), Том отказался, но она настояла на своем.

– Я поправлюсь прежде, чем сюда доберется доктор, – усмехнулся Том в ответ.

И умер от обширного инфаркта несколько минут спустя.

Некрологи на передовицах газет, вышедшие на следующий день, бурно выражали всеобщую признательность покойному. «Мистер Андерсон, – писала “Дейли-стейтс”, – был широко известен. Его любили и знали сотни людей, пользовавшихся его щедростью»[982]. Газеты восхваляли его как члена законодательного собрания штата, влиятельного политика из Четвертого района, как влиятельного бизнесмена-нефтепромышленника и филантропа, жертвовавшего деньги многим благотворительным организациям. Не было сделано ни единого упоминания о его карьере магната греха, устроителя скачек и боксерских матчей, владельца кабаре и ресторатора. Даже два из его четырех браков (на проститутках Кэтрин Тернбулл и Олив Ноубл) были забыты. Хоть как-то напомнить о другой стороне его жизни могло лишь замечание корреспондента «Дейли-Стейтс» о том, что любимым афоризмом Андерсона была цитата из Библии: «пусть левая твоя рука не знает, что делает правая». Официальные некрологи были явно написаны о правой руке Тома Андерсона. Левой руки – руки старого мэра Сторивилля – словно бы не существовало вовсе.

* * *

Но, несмотря на то что новость о смерти Тома Андерсона попала на первые страницы газет, для большинства новоорлеанцев и он сам, и его мир к тридцатым годам давно ушел в прошлое. Возрождение «Кольца» в 1925 году оказалось эфемерным. Мартин Берман умер меньше чем через год после своего неожиданного переизбрания. Его преемник оказался посредственностью, и старое «Кольцо» снова погрузилось в хаос, создав вакуум во власти штата. Вскоре его заполнил собой Хьюи П. Лонг, молодой амбициозный политик, который повел за собой Новый Орлеан и Луизиану в новую эру бесчестия.

Но город полумесяца нелегко переживал эпоху экономической депрессии. Попытка реформаторов 1920-х годов превратить город в промышленный центр оказалась неудачной. В бизнесе начался застой, и Новый Орлеан отстал от других южных городов – таких как Даллас, Атланта и Хьюстон – в индустриальном развитии. Отчаянно пытаясь поправить свое финансовое положение, в конце 1930-х отцы города вновь попробовали превратить Новый Орлеан в привлекательное для путешественников место[983]. Пытаясь развить туристическую индустрию, они поняли, что город мог бы использовать свое темное и экзотическое прошлое, чтобы завлечь гостей из других регионов страны и всего мира.

Следствием этого стали радикальные перемены в отношении жителей города ко многим его особенностям, которые прежде пытались подавить. Французский квартал, к примеру, больше не считался иммигрантской трущобой и позором для делового сообщества; напротив, он был отреставрирован как любопытный экспонат из полузабытого романтического прошлого, который туристы были бы не прочь увидеть за деньги[984]. Городская джазовая культура больше не подавлялась и не осуждалась, а, напротив, возрождалась и продвигалась (хотя и как гораздо более «белый» феномен)[985]. Вскоре даже репутация рассадника греха превратилась для города в достоинство, а не недостаток. Реставрированный старый греховный Новый Орлеан на Бурбон-стрит, со стрип-клубами и шумными дансингами, привлек в город массу желающих поразвлечься со всего света – и весьма напоминал Сторивилль в эпоху своего расцвета.