Джаз. Великая история империи греха и порока

Примерно в то же время Паскуале Корте, консул Италии в Новом Орлеане, шел по улице в том же направлении[94]. Объявление, появившееся в газетах, встревожило его. По крайней мере двое из обвиняемых были итальянскими националистами, и Корте чувствовал, что должен позаботиться об их безопасности. Поэтому он тоже направился к мэру, чтобы попросить его защитить тех из них, кого уже оправдали.

Шериф Вильер уже был в ратуше, когда туда явился Корте, но обоих ждало разочарование. Ни мэра Шекспира, ни его секретаря на месте не было, и никто не знал, где они. Преемник Хеннесси, начальник полиции Декстер Гастер, оказавшийся на месте, был готов лишь выслать несколько патрульных в окружную тюрьму, опасаясь решиться на что-то большее. Более эффективные меры предосторожности Корте и Вильеру могли предпринять только после разговора с мэром, а тот – как на удачу, говорили позже острословы – должен был появиться в ратуше только к полудню.

Корте и Вильер, расстроенные и встревоженные, поспешили к губернатору Луизианы Френсису Т. Николлсу, который в то время приехал в город, чтобы посоветоваться со своим юристом[95]. Но от него они тоже не дождались помощи. Седовласый бывший генерал Конфедерации Николлс[96] с сочувствием выслушал их, но сказал, что помочь ничем не может. Для того чтобы задействовать военных в любом городе штата, ему требовалось письменное разрешение мэра. Без подобного документа, по его словам, он был бессилен. Но Николлс по крайней мере знал, где найти Шекспира: мэр завтракал в Пиквикском клубе. Он предложил джентльменам присесть и отправил посыльного с просьбой мэру явиться в его кабинет.

В это время у памятника Генри Клею, стоявшего в 1891 году на пересечении Канал-стрит и Роял-стрит, уже собирались люди[97]. В десять часов, когда на место прибыл Паркерсон со своим самопровозглашенным «комитетом справедливости», на авеню уже столпилось шесть-восемь тысяч граждан. Движение на перекрестках остановилось, а трамваи на Канал-стрит едва двигались.

Паркерсон и его соратники из комитета начали митинг под радостные возгласы толпы. Они трижды обошли памятник, и Паркерсон взошел по лестнице у подножия статуи. Он снял шляпу, и толпа снова радостно зашумела.

– Граждане Нового Орлеана! Я предстал перед вами не потому, что жажду славы или власти. Меня вновь вынуждает к этому долг перед обществом, – заявил он, имея в виду свое участие в выборах 1888 года. – Положение наше столь плачевно, что члены организованного и цивилизованного общества, видя, что законы его бесполезны и неэффективны, вынуждены защищать себя сами. Когда суд не способен выполнить свое предназначение, действовать должны граждане[98].

Толпа снова одобрительно загудела. Некоторые из зрителей уже забрались на крыши трамваев, чтобы разглядеть оратора получше. Другие наблюдали за ним с балконов и из окон с театральными биноклями в руках.

– Кто же еще защитит нас, если начальника нашей полиции лишили жизни среди бела дня, а его убийцам-мафиози позволено разгуливать на свободе? Пришло время заявить, что жители Нового Орлеана больше не потерпят подобного беззакония… Я прошу вас задуматься над этим. Позволите ли вы, чтобы это продолжалось? Или же все собравшиеся готовы встать на мою сторону и отомстить за убийство Д. К. Хеннесси? Достаточно ли здесь людей, чтобы оспорить вердикт присяжных, каждый из которых – негодяй и клятвопреступник?

Шум толпы не оставлял никаких сомнений в том, каким был ответ. После того как еще несколько человек произнесли свои речи у ног Великого Миротворца, обезумевшая толпа услышала последние слова Паркерсона: «Следуйте за мной, жители Нового Орлеана! Я буду вашим вожаком!»

Толпа разошлась, и Паркерсон с соратниками двинулся по Роял-стрит[99]. В доме Хейна на углу Бьенвиль-стрит заранее собранный отряд вооружился двустволками и винчестерами и разобрал заготовленный днем раньше запас веревки. Затем все они вернулись на Канал-стрит и двинулись к окружной тюрьме. Газета «Дейли Айтем» позже писала: «Толпа выстроилась рядами по три-четыре человека[100]. Впереди шли самые состоятельные и уважаемые жители Нового Орлеана. За ними – честные труженики: механики, рабочие, купцы. И все они хотели добиться того, чего не добился закон».