Джефферсон Уинтер. 4 книги

Какое-то время мы просто стояли на пороге. Солнце было прямо за нашими спинами, припекая их и освещая гараж так, что он будто купался в небесном сиянии, придавая вполне земным хозяйственным вещам особый, нездешний вид. Перед нами было пустое пространство, что означало, что Чоут принадлежал к той, меньшей части населения, которая держала машину в гараже. Бетонный пол был побелен, и нигде не было ни единого масляного пятна, ни грязи, ни пыли. Он блестел на солнце, отбрасывая блики. Чоут не просто подметал пол, он мыл его до блеска.

Ханну это и позабавило, и поразило.

— Да здесь чище, чем у меня на кухне!

— Что говорит о том, что у него сильнейший комплекс вины.

— Это вы решили потому, что у него чистый гараж? Да вы профи!

— Не только гараж. Его мать была религиозным фанатиком, и она только усугубляла его чувство вины. Этот вектор был в их отношениях с самого начала, но после смерти мужа ее наверняка переклинило, и с каждым годом все становилось хуже и хуже. И даже после того, как она умерла, Чоут не смог освободиться от этого гнета. Куда ни плюнь в этом доме, все напоминает о матери, а бесплатным приложением к этим воспоминаниям идет чувство вины.

— Что? — спросила Ханна, когда я замотал головой, не в силах сдержать смех.

— Я просто подумал, как же непредсказуемо устроен этот мир иногда. Очень может быть, что убийца оказал жителям Игл-Крика неоценимую услугу, убив Чоута. Но, по иронии судьбы, он сам это вряд ли понимает.

— Это как?

— Чоут продержался бы еще с год, а потом давление вины стало бы невыносимым. В лучшем случае он бы совершил самоубийство. В худшем — у него бы поехала крыша, и он отправился бы в школу и перестрелял кучу детей.

Я немного подумал и замотал головой.

— Нет, не в школу. Он пошел бы в церковь. Дождался бы воскресенья, пошел в самую посещаемую церковь в городе и расстреливал бы людей до тех пор, пока не кончатся патроны. Правда, последнюю пулю он приберег бы для себя.

Мы вошли внутрь. Там было жарко и нечем было дышать. На левой стене висели садовые инструменты — лопата, тяпка, вилы. Они были развешены в ряд параллельно друг другу. Верстак, занимавший всю длину задней стены, был очень старым, с потемневшим от времени деревом. Снизу были полки, чуть выше — ящики в ряд, и затем рабочая поверхность. На стене над ним аккуратно висели инструменты, сгруппированные по видам и размерам: отвертки на одном конце, молотки — на другом.

Ханна начала с левого края верстака, а я — с правого. План был проверить все ящики и полки и встретиться посредине. Первый ящик открылся очень легко. На дне был лоток, содержащий все известные в природе виды шурупов, причем каждый вид лежал в своем отделении. На полке под ним лежали веревки разной длины и толщины.

— Мне кажется, тут что-то есть, — крикнула Ханна со своей стороны гаража.

Она склонилась над одним из ящиков.

— Почему один из ящиков заперт, а все остальные нет? — спросила она.

Я посмотрел на ряды ящиков и убедился в ее правоте. Под круглой ручкой была вырезана небольшая замочная скважина. Я достал отмычки и взял самую маленькую из них. Затвор был маленький, неудобный, и пришлось сделать несколько попыток, прежде чем он поддался.

Ящик был пуст.

— Не понимаю, — сказала Ханна. — Какой смысл запирать пустой ящик?

— Может, он потерял ключ, — пожал плечами я.

— Тогда здесь должна лежать какая-нибудь ерунда, ради которой не стоило взламывать дверцу, или должен быть взломан замок. Меня удивляет не то, что ящик заперт, Уинтер, а то, что он пуст. Никто не запирает пустой ящик, это бессмысленно.

Я залез в ящик, чтобы осмотреть его получше. Чем-то этот ящик отличался от соседних, но я не сразу понял чем. Он был меньше, чем ящик с моей стороны. Я постучал костяшками по дну и услышал пустой звук. Тогда я нажал на заднюю стенку, и передняя часть ящика выдвинулась вперед. Под ней была пачка журналов.

Ханна вытащила верхний. На обложке было двое мужчин, одетых в кожу. Один из них стоял на четвереньках, во рту у него был кляп, а на шее — ошейник с шипами. Она полистала журнал, качая головой. Выражение ее лица было сложно понять. В нем не было неодобрения, скорее — грусть и какая-то злость. Она закрыла журнал и помахала им передо мной.

— Никто не должен умирать из-за такого. Ну и что, что он был гей и любил садо-мазо? Это его жизнь и его выбор.

— Есть одно «но»: здесь этого мнения придерживаются единицы. Поэтому убийца мог использовать этот факт как рычаг давления.

Ханна повернулась ко мне, и теперь в ее лице осталась только одна эмоция — гнев, затмивший все остальное.

— Ненавижу этот городишко. Скорее бы уже свалить отсюда.

49

Мы вернули журнал на место, заложили тайник и заперли ящик. Я окинул взглядом гараж, чтобы удостовериться, что все выглядело точно так же, как когда мы пришли. Мы вышли, закрыли гараж и пошли по дорожке от дома. На тротуаре я остановился, надел очки и оглядел участки напротив.