Джейк

Она выключила обоняние и звук, выставила настройки зрения на минимум возможного, чтобы видеть неярко, но четко. Она выбрала самые прочные перчатки, которыми можно мешать кислоту. Она старается не смотреть, не думать о том, что видит и что собирается сделать.

Подумай, осмысли – и она остановится. Создание больше не сочится бурой жижей, но ломаные трубки никуда не делись, куски мяса видны там, где порвана оболочка кожи – уже разлагающаяся, склизкая плоть, мало чем отличимая от гноя. Даже с минимальными настройками, даже в перчатках – есть хочется скорее оторвать и сжечь свои руки.

У биологов тоже есть инстинкты, память рук, не доступная даже Разуму.

Ремидос до ужаса хочется жить.

Манипуляторы убирают все другие приборы с большого белого стола медотсека – Ремидос делает лишь одну, иную операцию, не пользовалась столом десятки лет, но каждое её движение отчего-то уже знает её тело. Она кладет на стол их создание – гораздо легче, чем она могла представить, в нём почти нет его противоестественной пульсации. Манипулятор подкатывает ей столик с инструментами, Ремидос берет тонкий острый лист металла – скальпель, вспоминает она позднее – и сжимает в руках. Не знанием – инстинктом – она разрезает кожу прибора сильнее, раскрывая гноящуюся плоть.

Манипулятор подает ей пропитанные раствором тампоны – и она очищает его трубки и оставшуюся плоть; руками. Разум помогает ей, перед глазами просвечивая не рваную кожу – под ней видно положение трубок. Разум заботливо снижает ей зрение сильнее, пока Ремидос не мотает головой, прося прекратить – перед глазами её остаются с трудом различимые цветные пятна. Вставляет новые пластины и зашивает плоть она почти на ощупь.

Кажется, она не успевает сделать это до конца, и её работу завершают манипуляторы – они быстро учатся, однажды увидев. Ремидос обессилено опускается на пол и чувствует, как её сознание полностью угасает. В себя она приходит только следующим утром, встав из своей капсулы для сна.

На следующее утро капсула для регенерации фиксирует начавшееся восстановление прибора.

Как и положено исследователю – Ремидос идет дальше. Она заменяет его нижние мягкие трубки на еще незаконченные образцы Чи, то, что должно было стать подобием людского экзоскелета.

На год раньше срока.

Они не вырастут вместе с ним, но оставляют возможность для изменений, ведь можно править их позже. Каждый раз, когда плоть вырастет на несколько сантиметров и будет отчетливо другого размера – разрезая её, вырывая трубки, чтобы вживить другие. Много раз, пока он не достигнет финальной формы – достаточно для того, чтобы довести совместимость до идеала.

Экзоскелет почти не приходится модифицировать.

9.

Манипуляторы не дают прибору выбираться из капсулы – Ремидос предполагает, что временно, пока не восстановилась его нога. Процесс этот в разы дольше, чем для человека. Он садится, снова начинает издавать звуки, есть и разлагаться – недолговечный, несовершенный, непрочный. К счастью, он больше не произносит слов.

Дхавал приходит, смотрит, как он присасывается к трубке, хмыкает, качая головой, и в голосе его восхищение и нежность. Гадливость размывается тенью от света.

– Надо же, – говорит он. – Крепче, чем мы думали.

– Гораздо крепче, – соглашается Чи, и его злит это, но и вызывает уважение.

За последнюю неделю он подходил к прибору чаще, чем за всё время с его создания; Чи начинает думать, что органика стоит чего-то. Зэмба снимает прибор со всех сторон, в течение нескольких дней, чтобы разослать другим исследовательским группам. Касим присматривает за манипуляторами, чтобы те не отходили от капсулы регенерации.

Ремидос приходит в кабинет к Жану перед сном, и он гладит её спасшие руки.

Ремидос старается себя заставить, но – не может быть рада тому, что прибор заработал снова.

Амун осматривает заработавший прибор всего раз, делает несколько записей и больше не заходит к нему снова. Он зовет в свой кабинет только Жана и Ремидос, и она почему-то уверена – Жана бы он предпочел не звать.

– У меня есть гипотеза, – он говорит тихо, хотя никто не может услышать их за закрытыми дверьми. – Как усовершенствовать прибор.

Жан кивает – он не спрашивает, почему с ними нет остальных – и садится в кресло. Ремидос садится тоже, и они оба вопросительно смотрят на Амуна. Тот задумчиво обходит комнату, сложив перед собой руки. Кабинет его темный, экран на потолке показывает звездное небо – в любое время суток, высвечивая положение настоящих звезд. По ним Амун всегда может видеть, насколько стал тише их свет, как темная материя подбирается к солнечной системе, разрывая по пути другие солнца. Звезды светят неярко, оставляя на лице Амуна тяжелые, но мягкие тени.

Ремидос неуютно от темной комнаты и его черных глаз, она сжимает руку Жана на подлокотнике кресла.

– В памятниках древних часто бывают животные, – начинает он. – У них были приборы, похожие на наш. И они часто изображены с животными.