Джейк

Разум сигнализирует о готовности цветом и жужжанием в запястье. Ремидос рассматривает исходные биоматериалы, когда это происходит, и уверена, все другие члены команды, как и она, откладывают сейчас любое другое дело – любое другое менее значимо – и поднимают глаза. Разум высвечивает перед ней шкалу прогресса, и зеленоватая цифра сто неотвратима.

Она собирается и идет неспешно – минуты не имеют значения после тысяч лет ожиданий.

В пристройку с капсулой Ремидос приходит четвертой, и они ждут, пока придут остальные. Ждут в тишине, у них старая, привыкшая друг к другу команда, нет нужды обмениваться и без того понятными фразами. Сейчас. Дхавал не проверяет даже – просто рассматривает все провода и сочленения капсулы, каждый болтик и винтик, ласково оглаживая её бока. Легко поверить, что он занимается этим с самого утра, любуясь и прощаясь – никто не знает, что будет, когда капсула откроется, останется ли она целой. Для него – тоже самое важное творение в жизни, инженеры нежны с металлом.

Капсула огромна, в три раза выше человека, и Дхавалу приходится подниматься на манипуляторах, чтобы осматривать её со всех сторон. Примыкающие к ней провода и трубы опутывают помещение, но больше не гудят, накачивая и перераспределяя материалы – одному Разуму ведомым процессом. Процесс завершен, и даже огоньки датчиков горят ровным светом.

Она действительно дрожит.

Зэмба тоже подходит к капсуле и касается её бока – хотя вибрацию можно чувствовать, не касаясь; он отвечает за связь с другими командами, а не технику, и он не больше Ремидос понимает в механизмах. Зэмба довольно скоро убирает руку, в движении его неловкость, но Жан хлопает его по плечу и отводит в сторону. Жан отвечает за каждого из них.

– Потерпите, – он говорит.

В пристройке темно, тепло, воздух тяжелый и влажный, и Касим первым из них прижимается ладонью к запястью, пытаясь добавить прохлады и света. Разум не отзывается, и Дхавал отвлекается от своего занятия и поясняет возбужденно и радостно, словно это лучшее, что могло произойти:

– Я уже пытался, Разум не дает менять настройки среды. Видимо, прибор очень чувствительный.

Им нужны его чувства.

Амун приходит последним.

Разум с шелестом закрывает за ним дверь и зажигает мягкое потолочное освещение, наконец, придавая событию значительности. В полумраке тени вытягиваются и становятся жесткими, и тяжелая, темная тень капсулы ложится на них; всего лишь люди. Лампа за капсулой освещает её ореолом.

Остается только включить.

Дхавал слезает с манипулятора, вставая рядом со всеми, он спроектировал капсулу – инженер их команды, Чи выбрал материалы, Зэмба узнал о всех попытках других команд, Амун рассказал, что знали древние, Касим распределил каждое дело, Гонзало произвел расчеты, передал Разуму каждую самую незначительную деталь.

Это проект Ремидос, её очередь пытаться сделать прибор.

Но включать его должен Жан, негласной традицией тысячелетий.

Жан подходит к капсуле и вытягивает руку.

Ладонь ложится в специальную выемку, и, сколь бы велик ни был Разум, он создан для человека – и только людское касание имеет значение в самых важных вещах. Жан закрывает глаза, получая от Разума команду активации – набор слов, чтобы включить устройство; код общей программы. Он хмурится – одна быстро проходящая складка между бровей, словно не понимая, желая поспорить с Разумом, но не спорит. Жан кивает, разрешая запуск.

В выемке с ладонью щелкает, и Разум на его запястье загорается ярко, почти ослепительно. Так же вспыхивают и двери капсулы вокруг его ладони, сияние расходится по желобам, заставляя работать каждый из внутренних механизмов. Это белый, лишенный цвета, свет.

Капсула дрожит, трясется сильнее, гул нарастает, и дрожит каждое из её креплений. Манипуляторы не справляются, и несколько труб отскакивают от её боков, от напряжения ударяясь о стены. Вибрация капсулы, звуки глухих ударов отлетевших болтов и шлангов, приборы – вместе они звучат почти музыкой.

Код запуска произносит Разум, и голос его ровный. Он говорит:

"Ты умрешь".

Двери капсулы раздвигаются плавно, с тихим шипением; и свет, и музыка гаснут.

Склизкий, сморщенный сгусток биоматериала шевелится, открывает щель и визжит.

Оно покрыто слизью, красной густой жижей, ошметками органической плоти и комками плазмы, оно пахнет хуже, чем пахнет органика, и кто-то первым – Ремидос видит лишь краем глаза и не успевает понять – отворачивается в гадливости. Она сама может смотреть лишь немногим дольше, хоть она и биолог; и чувствует, отворачиваясь, как горло её сжимается, как кружится голова и подгибаются ноги. Она изо всех сил зажимает руками уши и пытается дышать. Лишь спустя несколько долгих минут они могут справиться с приступом и начинают оборачиваться, чтобы рассмотреть создание – лучшие ученые, исследователи, прожившие многие сотни лет.

Визг его оглушает.

Они стоят, пораженные, и смотрят на то, что точно не видели спасительным прибором.