Джейн Сеймур. Королева во власти призраков

Она замолчала, видя, что Генриха трясет от ярости.

– Вы забываетесь, мадам! – прорычал он. – Это вас совершенно не касается. Я могу напомнить вам, что последняя королева приняла смерть за то, что слишком много вмешивалась в дела государства. Пойдите и найдите себе какое-нибудь другое занятие! – Он указал рукой на дверь.

Она зашла слишком далеко. Обмирая от страха, с пылающим лицом и выскакивающим из груди сердцем, готовым разорваться, Джейн неуверенно встала и сделала реверанс. Потом стала торопливо пробираться сквозь толпу, ряды придворных расступались перед ней, люди глазели на нее, улыбались, перешептывались, прикрывая рты ладонями. Дамы поспешили вслед за госпожой, и Джейн замедлила шаг, пытаясь вернуть себе достоинство.

Она потеряла любовь короля, это ясно. Вернувшись в свои покои, Джейн бросилась на кровать и зарыдала. Вот каково мнение Генриха о ее мудрости! Он отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи. И разговаривал в таком тоне с матерью своего ребенка! Как он мог?! Ей следовало раньше выучить этот урок: королевский авторитет и власть значили для него больше, чем что-либо или кто-либо иной на всем белом свете. Это Анна сделала его таким, и он больше не допустит, чтобы над ним властвовала женщина. Ну что же, никогда больше она не будет вмешиваться в политику. И ясно даст понять это Шапуи и всем прочим доброхотам. Она пригнет голову и будет молча залечивать сердечную рану, демонстрируя обожание, почитание и покорность мужу и занимаясь домашними делами. Только так она могла сохранить любовь Генриха.

В дверь постучала Элеонор Ратленд:

– Ваша милость, здесь приоресса Клементорпа, она хочет просить вас о помощи в сохранении монастыря.

Джейн промокнула глаза.

– Скажите ей, что я ничего не могу сделать! – крикнула она.

В тот вечер Джейн удивилась, увидев Генриха. Спать она легла совершенно разбитая, слова разгневанного супруга звенели у нее в ушах, и попытки уснуть не приводили к успеху. Потом у постели появилась Мэри Монтигл:

– Король здесь, мадам.

Девушка исчезла, и вошел Генрих. Он был одет в бархатный ночной халат и шапочку, и вид имел весьма печальный. Подошел, сел на кровать:

– Простите меня, Джейн, за сегодняшнюю вспышку гнева, но вы не должны были вмешиваться в политические дела, которые вас не касаются.

Джейн собралась было объяснить, какие мотивы ею двигали, но поняла, что лучше держать язык за зубами. Он извинился, ей тоже нужно выразить раскаяние.

– Я очень сожалею, что расстроила вас. – Джейн почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами. – Я думала, что потеряла вашу любовь, а она для меня дороже всего на свете.

– Дорогая, этого никогда не случится! – сказал он, беря ее за руку. – Я знаю, вы говорили из искреннего убеждения, даже если вас ввели в заблуждение неправильными советами, но я не могу допустить, чтобы королева ставила под сомнение мою политику. Святой Павел говорил, что жена должна хранить молчание и учиться у мужа.

– Как я и намерена поступать, – сказала ему Джейн.

– Значит, мы снова друзья. – Генрих улыбнулся, скинул с плеч халат и забрался на постель. – И чтобы порадовать вас, я послал за Марией.

– После нашего примирения для меня нет большей радости! – заявила Джейн, чувствуя невероятное облегчение.

Это гнев и замешательство, ничто иное, заставили Генриха так грубо говорить с ней, и не стоило молить его о чем-то публично. И ни к чему было так терзаться. Рука короля снова лежала на ее животе.

– Надеюсь, малыш скоро начнет быстро подрастать, – прошептал Генрих.

Глава 31

1536 год

Герцоги отправились на север, новость о скором прибытии ко двору Марии распространилась по округе, и у ворот Виндзора, где для нее готовились апартаменты, собирались толпы зевак. Когда Генрих призвал ко двору старую воспитательницу Марии леди Солсбери, люди возликовали, и Джейн намеренно пригласила уважаемую старую даму выпить с ней вина и рассказать о былых временах. Тогда Джейн благоговела перед графиней, потому что в жилах бывшей Маргарет Поул текла королевская кровь Плантагенетов и она была пэром в собственном праве. Но теперь Джейн радовалась обществу этой близкой ей по духу дамы. Они вместе проверили, чтобы к приезду Марии все было на своих местах.

Наконец похолодало, и чума стала постепенно отступать. Джейн стояла с Генрихом у ревущего камина в приемном зале и ждала появления Марии. Придворные заполнили просторные апартаменты, всем не терпелось увидеть, как король снова официально примет свою дочь. Мария вошла, облаченная в дорогой наряд, который справил ей отец; за спиной у нее выстроились роскошно одетые придворные дамы, которых он назначил. Девушка дважды присела в реверансе – у дверей и в центре зала, – а потом упала на колени перед королем.

– Сэр, – взволнованно произнесла она, – я жажду получить ваше отцовское благословение.

– И я с готовностью даю его вам, моя любимая дочь, – ответил Генрих, взял ее за руки, поднял и поцеловал с очевидной приязнью.

Джейн тоже обняла и расцеловала Марию, заметив, что девушка выглядит истощенной и вся дрожит.

– Мы очень рады видеть вас здесь! – сказала королева.