Те, кто видел его после возвращения — в последние месяцы жизни, — говорили, что он сильно изменился внешне: пополнел, обрюзг, кожа приобрела нездоровый оттенок. Все это явно указывало на почечную недостаточность. Обезболивающие и прочие облегчающие средства он принимал теперь постоянно, но и пить при этом не перестал. Лондон изменился и внутренне — у него, — по свидетельству тех, кто был рядом, — «испортился характер». Он стал сварлив, раздражался по пустякам, мог накричать. После таких эмоциональных всплесков обычно наступало опустошение — Джек впадал в тоску, жаловался Чармиан и Элизе, что его никто не понимает, не жалеет, все только используют. В то же время, случались периоды лихорадочной активности и приподнятого настроения. В такие моменты он строил планы на будущее: как восстановит «Дом Волка» и еще расширит владения; как построит большую трехмачтовую шхуну с великолепной кают-компанией, где будет стоять большой рояль и разместится библиотека, а потом отправится в кругосветное путешествие на несколько лет; строил планы, какие напишет книги… Но затем неизбежно он погружался в депрессию.
Чармиан с восторгом принимала участие в строительстве воздушных замков, однако в периоды депрессии старалась держаться от Джека подальше. Неизменным и единственным его утешителем в такие моменты становилась Элиза. В самом деле, кто мог справиться с этим лучше нее? Девочкой она пеленала маленького Джонни и качала его в колыбели, водила за ручку, играла. Теперь ему снова понадобилась помощь. Она была мудрой женщиной, к тому же и сама пережила многое. Однажды она сказала брату: «Джек, ты самый одинокий человек на свете. У тебя никогда не было того, чего жаждало твое сердце»[308]
. Имела ли она в виду то обстоятельство, что рядом с ним не оказалось женщины, которая была нужна ему, сумела бы окружить его заботой, или что-то другое — не очень важно. Важнее суть высказывания — Джек Лондон действительно был одинок. Всегда — одинок. Несмотря на массу друзей, приятелей, собутыльников, поклонников, женщин.Джек делился с Элизой и собственными страхами, естественными спутниками депрессии. Он, конечно, понимал, что с ним происходит нечто неладное. Казалось бы, ясно: его состояние — прямое следствие коктейля из антидепрессантов, анальгетиков и наркотических средств. Но такое объяснение не приходило ему в голову — он подозревал, что начинает сходить с ума. К врачам, естественно, не обращался — боялся, что они подтвердят его страхи. Сестра была единственной, с кем он делился своим опасением, и взял с нее слово: если он в самом деле сойдет с ума, она не отправит его в сумасшедший дом. Элиза, конечно, обещала.
Появились и мысли о самоубийстве — Джек много говорил об этом, рассуждал о праве человека на добровольный уход из жизни, собирался написать статью о суициде[309]
. Он боялся превратиться в беспомощное существо — хотел, чтобы «последнее слово» осталось за ним. И самое последнее решение должен был принять сам.Интересно: в последние месяцы жизни у Джека Лондона появилось новое увлечение. Прежде он не был меломаном, а тут обзавелся патефоном новейшей конструкции и взялся скупать (целыми коробками!) грампластинки — оперы и симфоническую музыку. И часами, сидя в одиночестве на веранде, слушал. Никто не мешал ему — только слуга менял и менял, одну за другой, пластинки. Музыка — успокаивает. Видимо, и на Джека она действовала умиротворяюще. Не приходится сомневаться, что это был еще один из способов борьбы с депрессией.
После возвращения, осенью 1916 года, Лондон писал мало: физическое и психическое состояние препятствовало продуктивной работе. Роман «Черри», над которым он тогда работал по контракту с