Джек на Луне

Я обернулся — но белобрысый паренек исчез. Кругом мягко светились экраны. Качественное инфракрасное изображение. Ванная с джакузи. Душ внизу. Гостиная. Кухня. Коридор второго этажа. Моя комната. Я сплю, разметавшись по кровати, одеяло скомкано в ногах. Вижу себя сразу в двух ракурсах — сверху и в отражении панели шкафа. Фак! Фак! Фак!

Проснулся я весь в поту. Черт, одеяло и правда валяется почти на полу. Подобрал его, замотался чуть не с головой. Уставился в потолок. В темноте, конечно, не фига не разглядишь, но я был весь на измене. Казалось, красноватый глаз камеры целится в меня из какой-то неприметной дырки. А за ней — другой глаз, живой и серый. Севин. Спать я больше не мог. Оставаться в кровати — тоже. В итоге — выбрался из постели и пошлепал вниз, замотанный в одеяло. Заполз в какой-то закуток в коридоре, которого на камерах вроде не было. Скрючился на полу. Так Себастиан меня и нашел — уже утром. Я наплел что-то про кошмар — даже врать не пришлось. Это и был кошмар — наяву. И я в роли факинг жертвы.

Орфей и Эвридика

— Я писал свое письмо везде. На уроках, в сортире на коленке, дома, у озера на лавочке, везде, где мог бы расположиться с ручкой и тетрадкой так, чтобы мне не мешали и не заглядывали через плечо. Ради этого дела я даже пересел от Лэрке обратно к Томасу. Объяснил ему про сочинение. Знал, что лезть носом в мою писанину парень не будет. И в бок пихнет в нужный момент, если кому из учителей вдруг взбредет в голову меня спросить. Хотя наверное со временем даже Паровозик стал удивляться, чего это письмо у меня такое длинное выходит.

А Лэрке… У нее приближался конкурс, так что даже если бы к ней за парту уселся снежный человек, то она бы просто поделилась с ним учебником.

Когда я подходил к трудным местам в своей истории, то не шел на урок. Забивался в какой-нибудь тихий угол в школе, и кропал там, а потом сидел и ждал, пока придут в норму опухшие глаза, и исчезнут с морды красные пятна. Я донес до матери и отчима, что у меня задолженность по датскому, и четыре недели, чтобы все досдать. Так что по вечерам меня обычно оставляли в покое, и я мог спокойно работать в своей комнате. Как я надеялся, не вызывая подозрений.

Проблема была в том, что чем дальше, тем сложнее мне было выплеснуть на бумагу то, что во мне накопилось. Одно дело описать какие-то события, пусть даже те, что тебе больше всего хотелось бы забыть. А другое — рассказать о чувствах, которые они у тебя вызвали. Особенно, когда ты уже почти забыл — как это, нормально чувствовать. Дома мне все казалось, что Себастиан смотрит через плечо. В школе — что кто-то — Томас, училка или урод вроде Каспара или Вильяма — заглянет-таки в мою тетрадь, увидит, что там, и все будет кончено. Совсем не так, как мне хотелось.

И тогда я нашел себе убежище. На самом деле, на этот заброшенный дом я наткнулся еще летом, пока от безделья рассекал повсюду на "Призраке". Серая облупленная вилла стояла прямо у дороги. Перед ней торчала табличка "Продается" с телефоном агента. Помню, в первый раз я бросил велик во дворе и походил вокруг, заглядывая в окна через приставленные к стеклам ладони. По ходу, в доме уже какое-то время никто не жил. Вся мебель была вывезена. Я подергал входную дверь — просто так, от любопытства. И чуть не скатился со ступенек: она открылась, когда я дернул посильнее. Оказалось, замок кто-то выломал, а хозяева или агент-халявщик так новый и не вставили.

Ну, побродил я немного по пустым комнатам. Удивился, что на стене в гостиной до сих пор висели вставленные в красивые рамки фотографии. Черно-белые портреты детей. Мальчика и двух девочек. Кто вывозит из дома мебель и оставляет семейные фотки? Тогда я понять не мог. Зато теперь понимал. Такая семья, как наша, где счастливые улыбки намертво пришиты к искусанным губам. Или такая, как у Лэрке, где все настолько ненавидят друг друга и изъедены ненавистью, что уже не тратят усилия на то, чтобы это скрывать.

Так вот. Под конец я совсем забросил школу и стал с утра уезжать к заброшенной вилле. Томаса попросил сказать классухе, что я заболел. Ему поверят. А когда обман вскроется, то это уже будет неважно. Ничего уже будет неважно.

Отопление в пустом доме, конечно, отключили. Но все равно там было теплее, чем на улице, да и крыша не текла. Даже на полах еще сохранились паласы. Вот только кроме меня это быстро выяснили местные торчки. Тусовались они, правда, в основном на чердаке — видно, агент иногда показывал дом потенциальным покупателем, и нарики не хотели, чтобы мусор и использованные шприцы их выдали. Это не мешало им, впрочем, потихоньку тырить и продавать то, что можно было продать: стиральную машину, посудомойку, холодильник, кое-какую брошенную хозяевами мебель.

Самих воров я никогда не видел: торчки собирались на хате по вечерам, после того, как я оттуда уходил. Да даже и застань меня кто-то из них — что бы они сделали? Разве что дозу предложили бы. А я, быть может, и не отказался.