Джек на Луне

— Ребята его сегодня бить будут. Томаса, то есть. Они его уже на улице ждут. Так что ты с ним не ходи.

Ясненько. Непонятливый однако народ Брюрупские аборигены. Даже дождь им нипочем — труевые викинги, мля.

— А брат твой что, с ними?

Снова кивок:

— Он сказал, если ты Томаса в покое оставишь, они тебя не тронут. И Вильям забудет все, не будет мстить. Просто езжай домой, как обычно, хорошо? — заглядывает мне в глаза, ресницами хлопает.

Надо же, усатый-то сама доброта!

— Сколько их там? — спрашиваю.

— Не знаю… Трое, может, четверо.

— Так, Вильям, Матиас, Бриан, — подсчитываю вслух, — кто еще?

— Бриана с ними нету, — Наташа принялась за другую сережку. — Он сразу после звонка смотался.

— Домой побежал труселя менять, — говорю. — Обосрался, гавнюк. А кто же тогда остальные двое?

— Каспар.

Так, это тот тип, которого я еще без шапки не видел. Не, может, он ее, конечно, в душе снимает, но я физру прогуливаю, и потому лысый он или нет сказать не могу.

— И вроде Андреас еще.

Ясно, рыба-прилипала. Маленький, бледненький, вечно сальные шуточки, так и хочется ему в хлебало хозяйственного мыла напихать, чтоб пузыри жопой пускал.

— Где, ты говоришь, эта команда придурков засела?

Наташа пожала плечами:

— Не знаю. Так ты домой поедешь? Или хочешь, со мной на кемпинг?

Я обернулся на Томаса. Бедолага подпирал стену и, по ходу, уже сползал по ней от слабости в коленях.

— В субботу приеду, — говорю, — как обещал. А ты брату передай, чтоб лучше выбирал, с кем связываться.

Цепляю Паровозика за рукав и почти волоку к выходу.

— Ты на велике или пешком? — спрашиваю, а сам соображаю лихорадочно, как быть. Один на один я бы от Вильяма отмахался. Но их четверо. Точнее, трое с половиной, потому как навряд ли Матиас меня мудохать с особым энтузиазмом будет — для сестренки побережет. На Томаса рассчитывать — как на дырявую лодку. Сама ко дну пойдет и тебя утащит. Значит, без оружия не обойтись. Допустим, есть идейки, как его достать. Это хорошо. Но вот если что-то пойдет не так, последствия будет трудно предусмотреть. Это плохо.

— На велике, — пищит по-бурундуковски Томас. — Мне только брата надо из сада по пути забрать.

Господи, у этого чуда еще и брат есть!

Так, навес для велосипедов прямо у главного входа, тут нас навряд ли подстерегут. Топаем туда. Сверху поливает, но под крышей сухо. Опачки! У Паровозикова драндулета спущены оба колеса.

— Прокололи, — у бедняги аж нижняя губа дрожит.

Ясно дело, чтобы не сбежал.

— Сопли подбери, говорю. К тебе приедем, помогу залатать.

Смотрю, как проколото. Гвоздем или ножом? Вроде ножом разрезано. Это тоже плохо. И не только потому, что Томасу придется новые шины покупать.

— Я цепь, — говорю, — займу у тебя, — и полез замок открывать.

— Зачем? — стоит, смотрит, губы расшелепал. — У тебя что-то с байком не в порядке?

— Не-а, — на руку цепь намотал, примерился. Вроде норм. В карман сунул.

— Она же в масле! Ты джинсы испортишь, — у Томаса от волнения пяток прыщей лишних выскочил.

Я глянул на расплывающееся по штанам темное пятно и отер о них ладонь:

— Ничо. Мне отчим новые купит. Ты в рундбол[21] играешь?

— А? — не понял Паровозик. — Ну да.

— Бьешь по мячу хорошо?

— Как все. А что?

Я снял с рамы своего байка металлический насос:

— Представь, что башка Вильяма — это мяч. И бей.

Томас сбледнел, руки затряслись, и насос выпал, брякнув по асфальту:

— Я не смогу. По человеку — не смогу.

Я вздохнул. Именно этого я и боялся.

— Ладно, — говорю. — Но помахать-то ты им сможешь?

Паровозик пялится на меня, а в глазах паника. Интеллект свернулся ёжиком и закатился в пятки.

— Слышь, умник. Что такое психологическая атака, знаешь?

О! В море паники наметился островок мысли.

— З-знаю.

— Ну вот. Как на нас полезут, морду зверскую сделаешь и будешь насосом махать. Только не ори. Давай, покажи мне зверскую морду.

Томас беспомощно улыбнулся и попытался нахмурить брови. Я сплюнул горечью.

— Это, — говорю, — не морда. Это девочка прыщавая. Ты девочка, да? — я толкнул его в грудь, так что парню пришлось сделать шаг назад. — Ты девочка, которая пацанам в сортире сосет? — снова толчок в грудь. Он вылетел под дождь, жмурится, когда в глаза затекает. — Может, ты и папочке своему сосал? Только плохо, поэтому он вас с матерью бросил?! — тут он мою руку схватил. Красный весь, мокрый, дышит тяжело, рожа перекошена, то ли от злости, то ли от боли.

— Ты, — пищит, — отца моего с матерью не трогай, понял?

— Во! — говорю. — Вот это лицо запомни. Только молчи. Голос все портит.

Засаду нам устроили на пути между школой и детсадом. Вычислили, по ходу, что Томас брата каждый день забирает. Дорожка шла мимо пустыря за складским зданием. Пацаны выскочили из-за кустов. На всех куртки-дождевики с капюшонами, с первого взгляда не скажешь, кто есть кто. Паровозик, волочивший изуродованный велик за руль, должен был стать легкой добычей.

— Зря ты не свалил, пока мог, — длинно сплюнул мне под ноги Вильям и кинул голову от плеча к плечу, так что шея хрустнула. Интересно, это у него нож, которым шины резали?