Джек Ричер, или Дело

Я помог Мерриэму положить мертвеца на каталку с парусиновым верхом, которую мы втащили в катафалк через задние двери. Врач увез его, а Деверо, сидя в автомобиле, провела минут пять в переговорах по радио. Я вместе с Пеллегрино стоял у машины. Мы не обменялись ни словом. Шериф, выйдя из машины, направила его продолжать ранее начатые дела. Пеллегрино уехал, а мы с ней снова остались вдвоем, если не считать стоявшего рядом расколотого дерева и темного пятна крови, впитавшегося в землю. Деверо сказала:

— Батлер утверждает, что никто не выходил из Келхэма через главные ворота в течение сегодняшнего утра.

— Кто этот Батлер? — спросил я.

— Мой второй зам; он в таком же ранге, как Пеллегрино. Я направила его дежурить возле базы. Если они решат открыть базу, мне сразу же надо знать об этом. Может возникнуть разного рода напряженность. Люди до сих пор еще не опомнились от смерти Чапман.

— Но не от смерти двух предыдущих девушек?

— В зависимости от того, с кем вы об этом заговорите. Но солдат никогда не останавливает перекрытая дорога. Все запреты остаются на той стороне.

Я ничего не сказал.

— Там должен быть не один проход. Или дырки в ограждении. А как же иначе? При длине ограждения в тридцать миль? К тому же установлено это ограждение пятьдесят лет назад. В нем наверняка должны быть слабые места. Кто-то мог где-то выйти наружу, это вне всякого сомнения.

— И тем же путем вернуться назад, — сказал я. — Если вы правы, то все именно так и есть: кто-то вернулся назад в крови по самые локти, с окровавленным ножом и как минимум без одного патрона в магазине своей винтовки.

— Я права, — упрямо заявила она.

— Я никогда прежде не слышал о запретной зоне, — пожал плечами я. — По крайней мере на территории Соединенных Штатов. Мне в это не верится.

— А я верю, — так же упрямо объявила она.

Что-то было в ее тоне. Что-то было в ее лице.

— Что? — спросил я. — Морпехи когда-то постарались?

— Это не считалось большим событием.

— Расскажите мне.

— Это секретная информация, — сказала она.

— А где это было?

— Не могу вам сказать.

— А когда это было?

— Этого я вам тоже сказать не могу.

Немного помолчав, я спросил:

— Вы уже говорили с Мунро? С парнем, которого послали на базу?

Она утвердительно кивнула.

— По прибытии на базу он позвонил и оставил для меня сообщение. Первым делом. Из вежливости. Он оставил номер телефона для контактов.

— Отлично, — сказал я. — Как раз сейчас мне нужно с ним поговорить.

Возвращались мы вместе через земельные угодья Клэнси; проехали ворота, потом двинулись на юг по ухабистой двухполосной дороге; затем, повернув на запад, проехали через черную половину города в противоположную от Келхэма сторону к железной дороге. Я видел тех же самых старух, сидящих на тех же самых порогах; тех же самых мальчишек, гонявших на тех же самых велосипедах, и мужчин разного возраста, медленно бредущих неизвестно откуда и неизвестно куда. Бедные покосившиеся дома. Заброшенные рабочие площадки. На них лежали панели, из которых ничего не было построено. Мотки ржавой арматурной проволоки. Заросшие травой штабеля кирпича и кучи песка. Дальше, насколько проникал взгляд, виднелась плоская распаханная земля и деревья. Воздух, казалось, был пропитан какой-то безнадежной апатией, которая, по всей вероятности, ни на один день не покидала эти места в течение последних ста лет.

— Мои люди, — сказала Деверо. — Моя опора. Они голосовали за меня. Практически все сто процентов. Я понимаю, это из-за моего отца. Он был добр к ним. Они и голосовали-то за него, если говорить по правде.

— А какие у вас отношения с белым населением? — спросил я.

— Они тоже отдали мне почти сто процентов своих голосов. Но все это изменится на обеих сторонах, если я не дам ответов на то, что всех касается.

— Расскажите мне о тех первых двух женщинах.

Вместо ответа Деверо резко нажала на тормоза, сиденье под ней заскрипело, и мы проехали задним ходом примерно двадцать ярдов. Потом она свернула в поворот, который мы проехали. Это была грунтовая дорога, хорошо укатанная и чистая. Впереди она шла на небольшой подъем, по обеим сторонам стояли барьерные ограждения, за которыми виднелись неглубокие кюветы. Дорога вела на юг, вдоль нее справа и слева рядами стояли постройки, в которых в прежние времена, возможно, ютились рабы. Деверо, проехав мимо десяти первых хижин, преодолела яму, которую другой водитель непременно начал бы объезжать, после чего свернула во двор; я сразу узнал это место — именно здесь было сделано третье фото. Дом той самой несчастной девушки. Никаких украшений ни на шее, ни в ушах. Поразительная красота. Я узнал дерево, в тени которого она сидела, и белую стену, отражавшую косые лучи закатного солнца, мягко освещавшие ее лицо.