Джек Ричер, или Синяя луна

— К тому же у нас вот-вот начнет работать новый полицейский комиссар, — продолжал Вантреска. — Они нервничают. Но по их сторону линии существует множество скучных невидимых вещей. В целом дело не в стрельбе на улицах. Речь идет о тех, кто незаметно осуществляет сговор с потенциальным свидетелем, о котором никто не узнает, скорее всего, в доме самого свидетеля, выбирая многозначительное место вроде спальни маленькой дочери. Они объясняют, что память — очень странная штука, она обманчива и нет ничего зазорного в том, чтобы сказать: послушайте, я просто не могу вспомнить. Мои знакомые говорили, что подобные случаи трудно расследовать, зато легко похоронить.

— Сколько их здесь?

— Слишком много. Их слишком много, они слишком отвратительные и слишком хорошо защищены. Тебе не следует с ними связываться.

— Где находилась твоя рота во время войны?

— Рядом с наконечником копья.

— Иными словами, противник имел колоссальное преимущество в численности с первого дня и до самого конца, — заметил Ричер.

— Я понял твой довод. Но у меня было четырнадцать американских танков, лучших боевых машин в мире. Они подобны механизмам из фантастических романов. Мне не приходилось разгуливать по Фульдскому коридору[6] в брюках и пиджаке.

— Как всегда бывает с теми, кто служит в бронетанковых войсках, ты склонен преувеличивать важность машин. Иными словами, ты чувствовал себя гораздо опаснее, чем они. Они имели превосходство в численности, но ты был круче. Однако их совершенно определенно защищала вся их гигантская нация. В твою пользу говорил лишь один фактор из трех. А два из трех — против. И все же ты завел бы двигатели, если б получил соответствующий приказ.

— Я понял твой довод, — повторил Вантреска.

— Ты рассчитывал на победу, — продолжал Ричер. — И поэтому учил языки. Сейчас мне больше ничего знать не нужно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала я хочу выяснить, что написано в посланиях, затем воспользоваться полученной информацией, чтобы понять, что делать дальше. Пока объявлять боевую готовность нет необходимости. И не нужно никого предупреждать.

— А если то, что нам удастся выяснить, окажется бесполезным?

— Неприемлемый результат. Неудача может быть только в планировании. Не сомневаюсь, что этому тебя научили в Германии.

— Ладно, — не стал спорить Вантреска. — Будем решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Они принялись за работу на кухне, начав с украинского языка. Вантреска восхитился съемкой Эбби. Очень остроумно и эффективно. Он постучал пальцем по экрану в сложном синкопированном ритме — воспроизведение, пауза, воспроизведение, пауза — и сразу стал читать с застывшего экрана, сначала медленно и запинаясь, а иногда и вовсе останавливаясь.

У него с самого начала возникли лингвистические проблемы. Это были текстовые сообщения, полные незнакомого сленга, однобуквенных сокращений, внутренних аббревиатур, не говоря уже о массовых грамматических ошибках, если только они не являлись заранее оговоренным и сознательным упрощением. Никто не знал. Вантреска сказал, что расшифровка займет у него некоторое время, поскольку ему придется делать перевод с чужого языка, одновременно разгадывая шифр. Или даже два шифра, учитывая невнятные аллюзии и элизии, которые использует каждый уважающий себя гангстер.

Эбби взяла свой лэптоп и начала работать с Вантреской бок о бок — переводила отдельные слова при помощи онлайновых словарей, искала однобуквенные сокращения и акронимы в языковых блогах и на сайтах любителей редких слов, делала заметки на листках. Кое-что вставало на свои места, но работа шла медленно. Пока им не удалось извлечь каких-то важных сведений из столь малого количества информации. Эбби провела съемку так быстро, как только осмеливалась, — пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд; она записывала на скорости, стараясь поскорее закончить. И теперь яркие и размытые записи давали тысячи и тысячи слов, каждое из которых становилось загадкой, вызовом, а большинство имели два или три значения.

Ричер им не мешал. Он остался в гостиной вместе с Бартоном и Хоганом, среди барабанов и усилителей. Один из них был серым, размером с холодильник, на решетке восемь грязных кругов. Ричер уселся на пол, опираясь на него спиной, и перестал двигаться. Бартон положил свою побитую гитару на колени и принялся наигрывать на ней, не подключаясь к усилителям, наполняя комнату тихими волнующими нотами.

— Ты думаешь, мы победим? — спросил Хоган. — И Вантреска сумеет справиться с языками?

— В целом я думаю, что мы одержим победу, — ответил Ричер. — Технически я считаю, что мы закроем их до того, как они закроют нас. Трудно назвать это победой, если учесть, какой хаос воцарится, но в любом случае наконечника копья давно нет. Боюсь, твой друг зря потратил время в школе.

Бартон сыграл нисходящее арпеджио, слабеющий минорный аккорд, закончив его ударом по открытой нижней струне. Если б он был подключен к усилителям, то разрушил бы дом. А так струна гремела и стучала о лады, но не выдавала ничего фундаментального.