Джекпот

– Что он сказал? – Жеваное лицо расплывается в единственно видящем Костином глазу.

– Деньги уйдут сегодня, – и Костя снова отключается.

Потянуть время, однако, не удается. Энимал трясет его и требует, чтобы звонил Костя друзьям или знакомым, кто бабки получит и с кем договариваться надо об их передаче. Второй глаз не открывается, движения по-прежнему отдаются острой болью в ребрах – вздохнуть глубоко Костя не может, глухо ноет низ спины – наверняка отбиты почки. А главное, голова плохо соображает. Кому звонить, кого просить? Друзей у него здесь почти нет: Верховский, Верочка – вдова Николая Ивановича, ну, еще Лера с Генрихом. (Алю в расчет не берет, с ней связанное теперь подозрительно.) Верочка сразу отпадает – ее кондрашка хватит от одного предложения. Старик? Тоже сомнительно – дело более чем серьезное, наложит в штаны Петр Абрамович. Остается Лера. Попробовать можно. Он просит Энимала набрать номер. Энимал держит мобильник у уха несколько секунд и передает Косте. Сквозь вату слышит Лерино «але».

– Лерочка, здравствуйте, это Костя. Не пугайтесь моей дикции мною занимаются стоматологи, – находит силы пошутить.

– Господи, Костя, откуда вы?! Мы про весь этот ужас узнали из телевидения! Генрих связался с милицией и фээсбэ, вас ищут! Что хотят эти мерзавцы?

– Выкуп. Миллион долларов. Сегодня-завтра деньги будут в Москве. Лера, я прошу вас помочь. Больше мне не к кому обратиться. Я дам ваши координаты, деньги привезут к вам домой, мои стражи свяжутся с вами и обговорят условия передачи. Вы сообразите, как действовать дальше. По обстановке. Это возможно?

– Конечно, конечно, Костя! Пусть привозят деньги. Только… – легкая пауза, слышно Лерино учащенное дыхание, – только как Генрих отнесется, он же слишком заметная фигура, согласится ли впутывать меня и себя в это…

«Впутывать» сразу все ставит на свои места. Действительно, кому охота какого-то иммигранта выручать. Тем более с бандитами общаться, хотя бы по телефону.

– Я свяжусь с Алей, попрошу, думаю, она не откажет. У вас же все-таки особые отношения установились, – пытается найти выход, а голос уже другой, натянуто-напряженный, неловкость момента пытающийся снять.

– Алю – не надо.

– Почему, Костя? Вы же близкие люди.

– Потом объясню. Если жив останусь.

О господи, Костя, загадками изъясняетесь…

Закругляет Костя разговор, Энимал нависает над ним.

– Отказалась эта сука? – догадывается. – Ищи другую. Или кореша какого-нибудь.

Легко сказать… Чужой он в этом городе, никого не осталось, родственники поумирали, близкие друзья вроде Рудика Бельцевича разъехались, а те, кто остался, беспомощны. Аля… А ведь и впрямь к ней обратиться придется, больше не к кому. Если заодно она с бандюками, то деньги в точный адрес попадут, если же, допустим, не она и не язык ее бабий поспособствовали его похищению, то что помешает помочь ему? Не робкого она десятка, к тому же под контролем органов действовать будет – Костя не теряет надежду, что его пробуют выручить. Через минут пятнадцать подзывает Энимала.

– Набери номер… – диктует.

Аля вначале сопли распускает, охи и ахи, натурально так, как актриса, а может, и впрямь переживает, кто ее знает, вдруг посещают Костю сомнения. Она уже в курсе – Лера успела сообщить о Костиной просьбе.

– Разумеется, мой дорогой, мой любимый, – причитает со всхлипом. – Разумеется, дай мой телефон, пусть привозят деньги. И тем, кто тебя удерживает, сообщи: я готова вступить с ними в переговоры.

Теперь – сообщить Даниилу. Цепочка замыкается. А дальше будь что будет.

Сторожа Костины, заполучив Алин телефон, тут же звонить начинают куда-то. Не ей. Очевидно, Крупному. Разговаривают из соседней комнаты, дверь плотно прикрыта, но связь, видно, плохая, Энимал почти кричит, слышит Костя обрывки фраз, одна его касается: «А с Американцем что делать?.. Ага, после вашего сигнала… Понятно, план, значится, меняется…»

На следующий день Дина звонит, еле сдерживает слезы и без конца спрашивает: «С тобой все в порядке? Тебя не мучают?» Как может, успокаивает ее, более – менее внятная речь возвращается к нему. И боли чуть меньше.

Отношение к нему не то чтобы меняется, однако кормить начинают трижды в день, на обед суп из рыбных консервов. В комнату к нему почти не заходят, чаще Костя их теребит, когда нужду справить требуется. На двор выводит его Заяц уже без мешка на голове, но в наручниках, и не спереди идет, а сзади, подталкивая в спину.

Так еще два дня минуют. Фома изредка приезжает, надо полагать – со жратвой и спиртным, потому что, когда Костю в туалет ведут, на столе в соседней комнате замечает он колбасу, ветчину и сыр в упаковках магазинных и бутылки с водкой и пивом. Пируют, гады, что бы им забыть наручники застегнуть. Не забывают… И в разговоры без повода не вступают, лишь Заяц однажды, ведя на двор, выговаривает:

– А ты, Американец, оказывается, важная птица, переполох из-за тебя…

– Что ж во мне такого важного?

– В газетах пишут о тебе, фотку дали. Органы сообщают, что ищут, в переговоры с нами вступили. Врут, собаки.