Джекпот

– Вы, мистер Ситников, второй русский в Нью-Йорке, кто такую сумму выиграл, – доводит до его сведения один из устроителей встречи.

Про первых русских Костя знает, Даня рассказывал: семья из Украины, глава семьи – водитель кар-сервиса (вид такси) бруклинского, говорят, за рулем по сей день – скучно дома сидеть. Прав Воннегут…

Устроители фотокопию чека демонстрируют, громадную, как плакат на первомайской демонстрации в былые годы советские. Опять аплодисменты. Щелкают затворы фотокамер. Улыбайтесь, улыбайтесь, господа, завтра ваши счастливые физиономии украсят полосы нью-йоркских газет. Дина в роль входит, позирует точно заправская модель или кинозвезда. Костя выдавливает из себя натужную улыбку. Тарарам этот раздражает. На чеке-плакате вожделенные цифры значатся: 9 миллионов 300 тысяч. Уже после всех вычетов, включая налоги.

Бокалы с шампанским, улыбки до ушей, поздравления, рукопожатия – умеют американцы чествовать победителей. Однажды в компании докторов, куда случайно попал, до хрипоты Костя спорит с одним чудаком, тот пытается убедить, что нет в Америке понятия «зависть», то есть зависть, конечно, присутствует, однако созидательный носит характер, а не разрушительный, как в России. Завидую успеху другого, хочу добиться того же или большего – мыслит американец. Завидую соседу, что у него дом кирпичный в три этажа, а не развалюха вроде моей, сожгу гада – думает российский житель. Чепуха, чушь собачья! Костя кипятится, зависть изначально не может быть созидательной. Вот и сейчас руку жмут, поздравляют, сами же в душе ненавидят люто – почему этому иммигрантишке повезло, а не мне?..

Из дневника Ситникова

Странную теорию по поводу зависти развил Даня. Отнюдь не парадоксалист он, суждения его скорее прогнозируемы, нежели неожиданны, но тут, признаться, удивил. Смерть всех уравнивает, поэтому он никогда никому не завидует, кроме гениев. В писательстве, скажем. Ущербная философия слабых духом, робкое утешение? Возможно. Хотя он, Даня, к слабым духом себя не относит. Впрочем, кто знает, каков наш дух, пока проверка настоящая не наступит… И все же зависть его стороной обходит, как имеет он смелость утверждать. Старается Даня не думать о смерти, ибо нет ничего опаснее и разрушительнее, однако глядит на сытых, самодовольных, купающихся в злате победителей, удачников, баловней фортуны – и как слабый удар током: все рано или поздно кончится, уйдет, исчезнет, сгинет, канет в Лету. Не может быть зависти к преходящему. И дальше рассуждает о том, что смерть есть абсолютный нравственный критерий, без которого невозможна оценка того, что же такое жизнь. Экклезиаста наизусть шпарит: «И увидел я весь труд и все усердие, что они – зависть людей, это тоже суета и утомление духа…» Такая вот недоуменная игра Даниного воображения.

Как к теории этой относиться, толком не знаю. Смерть как мерило всего сущего… И зло, и мудрость вековечная одним обусловлены – страхом смерти, в сердце человеческом живущим. Произрастает страх из-за невозможности примириться с забвением, что уйдешь ты бесследно: тело твое, мысли твои, чувства твои – ничто не оставит следа в мире и в потомках.

В чем-то прав Даня, однако нет людей, лишенных зависти. Делают вид, что не завидуют, а самих жаба при виде чужого успеха душит. Так вот, теперь мне будут завидовать, а не я кому-то. Вполне устраивает.