Джекпот

– Объясняю. Я и мои единомышленники не отказываемся от западных ценностей. Мы берем на Западе и Востоке то, что нужно, требуется нам – русским. Судьба всех остальных нас абсолютно не волнует. Накормлены интернационализмом и космополитизмом досыта. Хватит. Баста. Мы не знаем никаких общечеловеческих ценностей, есть только наши, русские ценности. Гуманистические идеалы прогрессивного человечества, – Арсений нарочито кривит физиономию, – пускай насаждает ваша Америка. Мы не замечаем других, они нам до лампы. Есть только мы – русские. Наша цель – не торжество истины, наша цель – торжество нации, национальный эгоцентризм. Я понятно выражаюсь?

– Более чем. Типичный призыв к изоляции, точнее, к самоизоляции. Но остальной-то мир отвергает это.

– Категорически не согласен. Это не самоизоляция, это единственный путь к созданию великого государства. Такого величия взыскует душа народа.

Костя не успевает возразить – на балкон выходит Верочка.

– Дорогие мои, пожалуйте к столу, без вас девочкам и мне скучно.

Арсений усаживается с видом победителя, Косте смешно смотреть на него, никак не ожидал, что придется в Москве умные споры вести про всякую фигню. Почему все-таки такая нелюбовь, больше сказать, злоба и ненависть к Америке, кто культивирует, поощряет, зачем, для чего? Он сам далеко не апологет страны, где десять лет живет, многое отчуждение вызывает, несогласие, однако в одном убежден твердо – не жаждет она поставить Россию на колени. Ей же самой хуже будет от слабости этой, непредсказуемости. Коммунизм кончился – пора образумливаться, лицом поворачиваться к тому, что мир давно исповедует. А в России многие, как полоумные, днем с огнем национальную идею ищут и долго еще искать будут, ибо не примирить и не объединить под одними знаменами сытых и голодных.

Выпивают еще и еще, женщины пропускают, Арсений вроде угомонился, разговор крутится вокруг одних и тех же тем – здоровье, работа, дети, Костя про операцию свою ни звука – не хочет, чтобы сочувствие выражали. Оля бдительно следит за Арсением, уже изрядно охмелевшим: едва умничать начинает, Костю опять на спор провоцировать, она тут как тут, закрывает ему рот. Катя снисходительно улыбается – очевидно, не первый раз такое, и все-таки улавливается в ее взгляде капелька зависти к сестре – ей есть кого усмирять…

Костя просит Верочку вспомнить последние годы жизни дяди Коли: все такой же неуемный был, каким его Костя знал, всем интересующийся, читавший взахлеб не только по своей технической части, но и вообще… или годы свое брали, не стало прежней страсти, желания за всем поспеть? Все такой же был, отвечает Верочка и грустно качает головой в седых буклях. Тебя часто вспоминал, писал подробно о нашей жизни, да ты отвечал скупо, коротко, видно, не до нас было. Не в упрек тебе, я все понимаю: с квартиры на квартиру переезжаешь – весь издергаешься, а тут – страна чужая… А еще завещал тебе альбомы по искусству, наказывал мне: если встретишься с Костей, передай, если сам не смогу. Я сложила уже в сумку – дома поглядишь. Там Шагал, Пикассо, Кандинский, Эрмитаж… Тяжелая сумка, ты такси обязательно вызови.

Ах, милый дядя Коля, есть у меня все эти альбомы, скоро займут место в антикварном шкафу манхэттенского обиталища. Придется взять, иначе обида. У Верховского оставлю.

После чая засобирались сестры домой, поздно уже. Заночуют в Москве, а завтра – на дачу, электричкой ездят каждый день. Ты, Костя, не узнаешь сорок второй – такие дворцы вымахали! Приезжай в гости, пройдешься знакомыми местами.

Оля с Арсением живут неподалеку, а вот Кате ехать на «Семеновскую». Благо что рядом с метро. Не страшно поздно одной добираться? Да нет, в городе тихо стало, разбойничают куда меньше, чем раньше. Но, конечно, всякое бывает… Костя предлагает подвезти, если подождет Катя немного. У него с Верочкой разговор по душам. Нет, милый, я сама, не беспокойся.

Тихо стало, все ушли, Костя, хорошо поддавший, но не пьяный, на часы смотрит – половина одиннадцатого, сейчас водитель приедет. Верочка на диван садится, руки устало кладет на колени. Костя замечает, как сквозь кожу голубые венки стариковские проступают. Ей ведь под восемьдесят.

– Так о чем ты со мной поинтимничать хочешь?

Достает Костя из сумки, оставленной в прихожей, целлофановый пакет и отдает Верочке.

– Что это? – косит удивленно.

– Деньги. Полтора миллиона рублей.

Какие деньги, Константин Ильич? – вновь его по имени-отчеству и смотрит уже опасливо.

– Ваши деньги, Верочка. От меня. В подарок.

Полтора миллиона? Вы с ума сошли. Вы что, Крез? С какой стати? Я не возьму. Заберите ваш пакет! – резко и с вызовом.

– Перестаньте называть меня на «вы». Для меня это сущий пустяк, а для вас – безбедная жизнь. Я же знаю, какая пенсия у библиотекаря. Кошкины слезы.

– Ничего подобного! Я получаю пенсию за мужа и в подачках не нуждаюсь. Мне хватает. Вы унижаете меня такими действиями!