Джем и Дикси

Но я прекрасно понимаю, что это бесполезно. Все, что купил отец, было лишь мусором в ее глазах. А значит, она остановится, когда полки снова опустеют.

Она продолжает швырять еду в мусорный пакет, пока он не грозит разорваться.

– Тащи еще один, – бросает она. Я не двигаюсь с места. – Ну хорошо, я принесу его сама.

Подхватив мешок, она тащит его к задней двери и открывает ее. Я слышу, как этот огромный пакет скользит по трубе мусоропровода и плюхается где-то далеко внизу. Этот звук волшебным образом возвращает мне голос.

– Мам, ты можешь не есть эту еду, я могу отнести ее в продовольственный фонд завтра. Или просто отдам нашей соседке, миссис By, положу пакеты перед ее дверью.

Про себя я прикидываю, сколько банок может поместиться под моей кроватью.

Еще один пакет отправляется вниз по мусоропроводу.

Взяв рулон с мусорными мешками, я прячу его за спиной, надеясь спасти хотя бы то, что осталось. Мама оборачивается, – маленькая, хрупкая, испуганная. Моргая, она с растерянностью осматривает кухню. Она уже жалеет о том, что сделала. Уже позже, когда буду вспоминать об этом, я буду дорисовывать в своем воображении кое-что еще. Там, в этом выдуманном воспоминании, я подхожу к ней и крепко обнимаю. Там я говорю ей о том, как мне жаль и как бы мне хотелось, чтобы все было иначе.

Но этого не происходит. Я продолжаю тихо стоять, неподвижная, онемевшая. В дверь врывается порыв холодного воздуха, и мама захлопывает дверь. И обхватывает себя руками, словно пытаясь согреться.

– Ты не представляешь, насколько сильно я его любила, Джем. Мы словно были созданы друг для друга, понимаешь? Я была готова прожить с ним всю жизнь. Я бы любила его всю жизнь. Но он все испортил. Я могла бы смириться даже с наркотиками. Мы бы справились с этим вместе. Но он начал мне лгать. Он не был таким, когда мы встретились. Он никогда не был таким… – Затихнув, она уронила руки. – И все эти женщины. Надеюсь, ты никогда не столкнешься с этим, Джем. Это дерьмовое ощущение, – продолжает она. – В какой-то момент ты начинаешь сомневаться, было ли хоть что-то правдой. Тебе начинает казаться, что ты – самая большая дура на этом свете. И это сводит тебя с ума. Ты и глазом не успеваешь моргнуть, как оказываешься на полу, готовая рвать на себе волосы от отчаяния. Ты думаешь, что сама во всем виновата. Гадаешь, что же сделала не так. Только потом ты начинаешь понимать, что дело не в тебе. С самого начала дело не в тебе, дело в них.

И тут на меня накатывают воспоминания. Давным-давно, когда мы еще были маленькими, еще до того, как отец ушел, мама могла целыми днями лежать в кровати, совершенно трезвая, но с разбитым сердцем.

И я все понимаю. Мне знакомо ощущение вины за то, чего не делал.

– И после всего этого он решил снова вернуться? – Наклонившись, она поднимает упавший на пол пакет с салатом. – После всего этого он действительно думает, что имеет право входить в наш дом с полными пакетами, как чертов Санта-Клаус, и выставлять себя в самом выгодном свете на моем фоне? Как будто он спаситель, а я – исчадие ада.

– Все не так, мам, – я пытаюсь ее успокоить, – он далеко не Санта.

– Но Дикси ему верит, Джем. Понимаешь? Она верит.

– Но я-то нет, – отвечаю я.

Она продолжает, как будто не слышит меня.

– Я вижу это в ее лице. Она думает, что он исправился.

– Это не так.

– Но ты впустила его сюда. Ты же старше, Джем. Ты должна быть умнее. Ты должна была присмотреть за ней.

Я понимаю, что она хочет сказать на самом деле. Что это моя вина.

Поправив юбку, она трет под глазами, пытаясь вытереть размазавшуюся тушь. Я следую за ней в гостиную. Подняв кошелек, она роется в нем и достает немного денег:

– Здесь десять долларов. Этого хватит на обед вам обеим, верно?

Я киваю и молча беру деньги. Сейчас точно не время говорить ей, что Бергстром помог мне с обедами, а Дикси давно нашла свой способ за них расплачиваться.

– Я в состоянии о вас позаботиться, Джем.

В ее голосе снова слышатся слезы. Схватив меня за руку, она сжимает ее так, будто больше всего на свете хочет, чтобы я ей поверила. Будто знает, что я все равно не поверю.

Так оно и есть, но я оставляю это между строк. И говорю ей то, что она хочет услышать:

– Я знаю, мам. Ты можешь.

Не проходит и секунды, как на ее лице появляется странное отсутствующее выражение. О, я слишком хорошо его знаю.

Отпустив мою руку, она говорит – тихо, словно себе под нос:

– Мне нужно подумать, Джем. Мне нужно немного личного пространства, понимаешь? Мне… Просто оставь меня в покое, хорошо? Сделай вид, что меня нет. Мне нужно побыть одной. Я хочу исчезнуть.

Она хочет исчезнуть. Я прекрасно знаю, что это значит на самом деле. Мне нужно остановить ее, не дать ей сделать еще один неверный шаг, но я остаюсь на месте, молчаливая, уставшая и истощенная. Во мне больше нет ни любви, ни сочувствия. Она почти прямо сказала, что она собирается принять дозу, а я уже ничего не чувствую.

– Спокойной ночи, мам.

Она проскальзывает мимо меня, и я оборачиваюсь, смотря ей вслед. Ее фигура становится все меньше и меньше, пока окончательно не исчезает во мраке коридора. Съеживается в ничто.

9