Джем и Дикси

Похоже, это странное чувство коснулось не только меня.

– Джем, – выдыхает Дикси, пялясь на меня широко распахнутыми глазами. – Ты бы себя видела!

Не сводя с меня глаз, она нагибается и достает из сумки запакованную зарядку для телефона.

– Почему ты не сделала этого раньше? Я же и раньше просила тебя помочь мне с одеждой.

– Дело не в одежде, Джем.

Пожав плечами, Дикси начинает расковыривать цветастую упаковку.

– Да, но…

– Я не знаю, правда, – перебивает она. – Наверное, потому что я конченая эгоистка?

– Заметь, не я это сказала, Дикси.

– И что, теперь ты так и будешь злиться на меня до конца дней своих за то, что я не оправдала твоих ожиданий?

Мои брови ползут вверх. Я и не думала, что она видит все в таком свете.

– С чего ты это взяла?

Упаковка с зарядкой с грохотом шлепается на пол.

– Черт! Вот зараза!

На пальце Дикси выступает капля крови. Присмотревшись, я понимаю, что она сорвала ноготь. Схватив ее руку, я осматриваю рану, как делала сотни раз в детстве.

– А знаешь, – тихо говорю я, – когда ты была совсем маленькой, я тебе нравилась.

– Джем! – Дрогнув, Дикси осекается и прижимает к себе больную руку. – Не надо.

Я хочу остановить эту минуту. Редкую минуту честности и близости между нами. Мгновение, которое вот-вот исчезнет без следа.

– Я знаю, Дикси. Я не нравлюсь тебе такой, какая я есть, – медленно произношу я, – но мы можем поладить. Просто говори со мной. Доверься мне.

Сестра сжимает пораненный палец, пряча глаза:

– Мне нужно сходить за бумажными полотенцами.

Поднявшись, она уходит.

Рядом с окном пролетает чайка, покачивая гладкими белыми крыльями. Всего на секунду мне кажется, что птица смотрит прямо на меня, и я вспоминаю, как видела такую же в седьмом классе, во время поездки в парк. Тогда мне казалось, что чайки нарочно жмутся к парому, пытаясь подобраться поближе к людям.

Я смотрю на рюкзак, тихо покоящийся на скамейке прямо под окном. Наверное, с этими деньгами я могла бы плавать на паромах сколько угодно. Потратить все, пересаживаясь с одного на другой, изредка оплачивая еду и ночлег, когда это понадобится. Интересно, на сколько хватило бы этих тридцати тысяч? На месяцы? Как скоро мама и папа меня бы нашли? И стали бы вообще искать меня, а не деньги?

Махнув крылом, чайка исчезает из поля зрения.

Вернувшись из уборной, Дикси сама возобновляет наш разговор, к моему искреннему удивлению:

– Знаешь, Джем, ты сама не очень хороша в вопросах искренности.

– Было бы о чем рассказывать.

Уставившись на меня, Дикси издает громкий смешок:

– Ну да, ты права. Ты живешь совершенно обыкновенной жизнью. Вот только когда я пришла в среднюю школу, выясняется, что у тебя нет ни одного друга, и я не имею ни малейшего понятия почему. Потом ты вдруг начинаешь целыми днями торчать в кабинете Бергстрома, и один черт знает, о чем вы там так долго разговариваете. А в конце концов я выясняю, что ты еще и куришь! О, да, действительно, о чем тут рассказывать!

Отсоединив свой телефон от зарядки, я кладу и то и другое в рюкзак.

– Как палец?

– Больновато, но не смертельно.

– Давай поднимемся на палубу? – Мне просто необходимо выйти на воздух.

Забросив на плечи сумки, мы взбираемся по ступенькам. Паром ощутимо качает, и я хватаюсь за перила, боясь поскользнуться. Уже наверху я веду Дикси к самому носу парома. Новое пальто на поверку оказывается очень теплым и надежно защищает меня от порывов ветра, которые бьют сильнее, чем я ожидала. Крепкая подошва ботинок прочно удерживает меня на месте, и я больше не боюсь упасть. Я чувствую себя такой сильной, как никогда. Подставив лицо ветру, кусающему щеки холодом, я бросаю взгляд на побережье, на медленно и неумолимо отдаляющийся от нас город, полный людей. Мы больше не там. Мы больше не среди них.

Постояв немного на носу, мы проходим в конец палубы и наклоняемся, рассматривая тянущийся за паромом пенистый след.

– Я соврала тебе, – ни с того ни с сего произносит Дикси, – о поездке на колесо обозрения.

Сначала я не понимаю, о чем она. Мне кажется, что она имеет в виду то, что соврала о своих впечатлениях, боясь меня расстроить.

– Папа не возил меня на колесо обозрения, – продолжает сестра, – ты хотела моей искренности? Вот, получай.

Дикси смотрит на меня с вызовом бойца, готового принять удар. Это так похоже на нее. Вот только ей невдомек, что я совершенно не хочу наносить этот удар. Я не злюсь на нее. Просто не могу. Огонек обиды во мне тухнет, не успев как следует разгореться. Как я вообще могла злиться на Дикси за то, в чем она не виновата? Правда всегда режет глаза. Наша семья далека от идеала настолько, насколько это возможно, и нам обеим сложно это принять. Нашим родителям всегда было плевать на нас, вот только мы в этом точно не виноваты – ни я, ни тем более Дикси.