Дженни. Ближе к дому

— Какое мне дело до того, что Люк Мосс вам сказал! Не стану я дожидаться, пока он вернется откуда-то, где сейчас прячется! Я пойду прямо к шерифу округа! Он-то выполнит свой долг!

Мэйбл резко повернулась к нему спиной и вышла из караульной. Билл Паркс проводил ее до дверей тюрьмы.

— Это будет самое лучшее, миссис Бауэрс, — крикнул он ей вслед, радуясь, что она уходит. — Шериф для вас постарается все сделать, что возможно. А я передам Люку Моссу ваши пожелания на этот счет.

Мэйбл слышала его, но даже ни разу не оглянулась. Она шла очень быстро по немощеной улице, направляясь к конторе шерифа в здании суда. Билл стоял и смотрел, как она обходила кругом сначала одну лужу, потом другую, пока не скрылась из виду.

— Мистер Билл! — окликнул его один из негров, сидевших за решеткой.

Билл отошел от дверей и подошел к столу.

— Что тебе нужно?

— Мистер Билл, можно у вас спросить одну вещь?

— А что ты хочешь знать?

— Кто эта белая леди, что с вами сейчас разговаривала?

— Миссис Бауэрс. А что?

— Ох-ох-ох! — протянул негр скорбным голосом. — Прямо-таки тоска берет такое слышать. Уж по одному тому, как она с вами говорила, мне понятно стало, что она собирается наделать беды нам, неграм. Это всегда очень дурной знак, если такие вот белые, как она, не позволяют таким, как мы, даже песенку спеть.

— Тогда ты должен радоваться, что сидишь тут, в безопасном месте, — сказал ему Билл. — Она не может тебе ничего больше сделать, хватит с тебя и того, что уже есть.

— Я не только о самом себе думаю, мистер Билл. Я думаю обо всех других людях, таких же, как я. А нас ведь очень много.

Билл Паркс надел шляпу и снова уселся за стол, но в это время другой заключенный окликнул его из-за решетки.

— Мистер Билл, а теперь можно будет нам еще немножко попеть? Вы ведь ничего не имеете против?

— Валяйте пойте, — сказал Билл, берясь за телефонную трубку. — Это мне вроде развлечения.

Когда Мэйбл, пройдя по восточной стороне городской площади, подошла к зданию суда, Клайд Хефлин уже сидел на гранитной лестнице, дожидаясь ее. Клайд разговаривал с несколькими мужчинами, которые проводили время, околачиваясь возле здания суда, но разговор резко оборвался, как только перед ними появилась Мэйбл.

Клайд встал и дотронулся до шляпы.

— Как поживаете, миссис Бауэрс? — сказал он, встречая ее на площадке. — Ведь вы хотите видеть шерифа? Он мне велел подождать вас.

— А еще лучше, если он сам тут, — сказала Мэйбл, проходя мимо Клайда.

Уверив Мэйбл, что шериф ее дожидается, Клайд повел ее через зал в кабинет Гровера Гловера, находившийся в глубине здания.

Гровер стоял у окна, поджидая Мэйбл, с той самой минуты, как Билл Паркс сообщил ему по телефону, что она уже на пути к зданию суда. Он ожидал ее с самой приветливой улыбкой и пошел навстречу ей, протягивая руку для пожатия, как только она появилась в дверях его кабинета. Взяв Мэйбл под руку, он повел ее к столу и усадил в кресло. Клайд вышел в коридор и притворил за собой дверь.

Как только оба они уселись, Гровер опять улыбнулся Мэйбл своей добродушной улыбкой. Гровер Гловер, который служил шерифом округа Сикамор уже второе четырехлетие и выставлял свою кандидатуру на третий срок, был крупный добродушный мужчина в измятом широком костюме, с реденькими светлыми волосами на лысеющей голове. Из своих пятидесяти лет он чуть ли не половину занимался политикой, по назначению или по выборам, и начал с должности охранника при кандальной команде в исправительном доме округа Сикамор. («Политику не повредит, если он обещает избирателю все, что тому угодно, ведь потом всегда можно найти способ увернуться, а до того избиратель всегда будет к вам дружески расположен. До следующих выборов он успеет позабыть, о чем раньше просил, и будет просить чего-нибудь совсем другого, и тогда ты опять можешь ему все это обещать».) Прослужив столько времени в государственных учреждениях и приложив неимоверные усилия, Гровер стал звать по имени почти всех белых избирателей мужского пола. Что касается белых женщин избирательного возраста, он усвоил себе манеру звать их «душечками», если они были не замужем, а всех остальных — полностью по фамилии мужа.

Очень скоро выражение его лица изменилось. Добродушная улыбка постепенно исчезла, углы губ горестно опустились, маленькие серые глазки затуманились и заморгали.