Дженни (фанфик по Сумеркам)

Глава 3.2. «Двуспинные животные»

Мне бы, наверное, хотелось относиться к нему, как раньше. Тогда всё было проще. Я только приехала в страну, не умела говорить по-английски, но зато отчётливо понимала, что такое хорошо и что такое плохо. Мои знания о жизни были набором аксиом.

Всё, что говорит мама — принимается на веру безоговорочно. Врать нехорошо. Красть — уголовно наказуемо. Пить вредно. А вот этот высокий, черноглазый парень в вытянутой домашней футболке и линялых джинсах — мой брат. Увлечение им — дурацкое недоразумение, которое пройдёт, если избегать с ним встреч. Прятать глаза — лучший способ не выдать себя с потрохами.

Ничего не ждала от Брэйди. Мир был прост, как мычание.

Теперь же я была твёрдо уверена, что он мой. Запечатление не оставило ему выбора. Я — его судьба. Предопределение. Да у меня больше прав на этого парня, чем у законной супруги на своего мужа! Но ощущение, что меня обманули, не отпускало. Может, этот древний инстинкт, о котором все говорили с идиотским благоговением и возвышенной обречённостью, как про самую великую тайну, поменял полярность? Теперь я буду зависима от Брэйди. Буду болеть своей ненормальной привязанностью, любить его до страшной режущей боли в сердце, тянуться. А он будет играть в загадочность, и избегать прикосновений. Глупости, конечно, но всё равно… Что-то шло не так.

Вечера стали другими.

Наверное, только первые пару раз я с трепетом в сердце и ожиданием чуда накрывала стол. Старалась не оглядываться, но знала, что Брэйди плотно задергивает шторки на окнах и искоса поглядывает на меня. Запирает дверь. Набрасывает платок на плафон бра, чтобы приглушить свет. Мы усаживались за стол, и я изо всех сил старалась вести себя непринужденно. Болтать о ерунде, жевать еду, не чувствуя вкуса. Смеяться его шуткам.

Иногда получалось. Чаще — не очень. И тогда иллюзию непринужденности приходилось поддерживать Брэйди. А я следила за ним из-под ресниц.

В полумраке его смуглая кожа казалась ещё более тёмной. Мягкие полутени делали точёные черты мягче, выразительнее. И я старалась разглядеть отражение эмоций на, всегда спокойном, лице. Моим влюблённым до безумия глазам казалось, что в такие моменты они видят Брэйди насквозь. Всю адскую смесь страстей, которые кипели в его сердце. Я ловила оттенки: любовь с примесью горечи, вины и надежды; решимость, разбавленную непонятной жалостью; ненависть, с долей уважения и любопытства; страх, усиленный чувством долга. Оставалось только догадываться, что именно вызвало такую специфическую гамму эмоций. И я смотрела на него, не отрываясь. Ждала поцелуя.

Не дождалась. Почувствовав, что я снова пялюсь на него, Брэйди сам с интересом принимался рассматривать меня, и тогда вспыхивали в его глазах жаркие искры.

Казалось — протяни руки, сложи ковшиком, и счастье свалится в них само, как перезрелое яблоко. Всё будет хорошо и распрекрасно. Мы будем жить долго и счастливо. Умрём в один день, окруженные детьми и внуками.

Потом всё изменилось. Может быть, просто прошла эйфория, вызванная неожиданной встречей и признанием. Может, произошло что-то, о чём я не знаю. Может, я сама сделала что-то не так. Всё может быть.

Только теперь вечера стали тяготить.

В этих местах темнело быстро. Только что было светло, а через несколько минут солнце уже садилось за горизонт, и небо приобретало тёмно-синий, насыщенный оттенок, подсвеченный багрянцем на западе. Наступали сумерки. До полной темноты оставалось ещё каких-нибудь полчаса.

В комнате было темно. Плотно задёрнутые шторы не пропускали с улицы даже слабого сумеречного света. Яркую электрическую лампу мы включать не стали. Вместо этого на столе, между тарелками в высоких круглых стеклянных колбах горели две свечи. Потому, что так нравилось мне. Говорили о любой ерунде, только не о нас. Потому, что так хотелось ему.

— У меня на рубашке пуговицы оторвались, — сказал Брэйди. — Две. Я их в карман положил, — уточнил он и попросил. — Пришьёшь?

— Попробую, — ответила я и покачала головой в сомнении. — Ты видел, как их оторвали? «С мясом». Там, где они были пришиты, теперь дырки. Если получиться сделать аккуратно, то, конечно, зашью. А если нет — извини.

В неверном свете свечей лицо Брэйди казалось безупречно красивым. На такое абсолютное, чистое совершенство черт было больно смотреть. Он сокрушённо качал головой. Левая бровь приподнималась, в черных глазах мерцали маленькие отражения трепещущих язычков пламени. Рука поднималась в безотчетном жесте, и пятерня проезжалась по челке, которая всё равно не желала приглаживаться и торчала надо лбом смешным, трогательны ёжиком. Полные, чётко очерченные губы открывались, и он говорил:

— Блин. Хорошая рубашка. Новая совсем. Перед съемками купил. И цвет мне нравится.

— Угу. Хорошая, — согласилась я и отставила в сторону пустой стакан. — Но, кажется, её придётся выбросить.

Брэйди потянулся, чтобы налить сока.

— Завтра одену футболку. У неё точно пуговицы не оборвут.

— Хорошо. Сейчас поужинаем, поглажу.