Дженнифер Морг

Я оглядываюсь на подсыхающий контур, становлюсь на четвереньки и ползу вокруг дивана, стараясь не высовываться. Надеюсь, бумажный самолетик я отбалансировал хорошо – шанс у меня будет только один. Есть разные формы, и эта… ну, она может сработать. Если не сработает, то мы окажемся заперты в баре с безумной вооруженной женщиной, а период полураспада нашего заклятья невидимости исчисляется буквально в секундах. На барной стойке красуются два стакана с водкой-мартини, один полупустой: может, Эйлин выпила для храбрости? В задней комнате, видимо, лежит мертвый или бесчувственный бармен. Какой бардак: кажется, враг еще никогда не пробирался в Деревню. Не думаю, что ей бы это удалось без отдачи от геройского гейса.

Скрипит половица, и хлопает еще один выстрел, но без заметного результата. Эйлин явно на взводе. Она отступает на шаг к бару, водя туда-сюда дулом, затем еще на шаг. У меня колотится сердце, а от гнева кружится голова – нет, от ярости: думаешь, кто-то поверит, что я причинил вред Мо? А потом она оказывается у бара.

Раздается звон стекла.

Эйлин разворачивается и спускает курок, а полупустой бокал водки-мартини взлетает и выплескивается ей в лицо. Она пускает пулю в потолок, а затем отпрыгивает.

– Эй ты, сучка!

Я поднимаю самолетик и прицеливаюсь. Она вытирает глаза, опускает пистолет, целясь в легкое искажение в воздухе, и злорадно ухмыляется:

– Теперь я тебя вижу!

Я поворачиваю колесико на зажигалке и бросаю горящий самолетик в мокрую от мартини голову.

Некоторое время спустя, когда санитары укладывают ее на носилки и застегивают мешок, а офицеры внутренней безопасности изымают жесткие диски с записями с камер наблюдения, я обнимаю Мо. Или она меня: у меня подгибаются колени, и мне даже было бы очень стыдно, если бы Мо тоже не дрожала.

– Ты в порядке, – говорю я ей. – Ты в порядке.

Мо нервно смеется.

– Сам ты в порядке!

И крепко меня обнимает.

– Пойдем. Прогуляемся.

На полу грязно – пена из огнетушителей почти скрывает выжженные пятна, и мы аккуратно обходим их, направляясь к двери. Офицеры безопасности поместили нас под заклятье принуждения: завтра нам предстоит отчитываться перед Ревизорами, а пока мы можем гулять по Деревне. Мо хочет пойти к нашим комнатам, но я тяну ее в другую сторону.

– Нет, пошли на берег.

И она кивает.

– Ты знал, что будет, – говорит Мо, когда мы спрыгиваем с бетонной стены на гальку.

– У меня было представление, что дело пахнет керосином. – С моря дует ветер, а солнце сияет. – Наверняка – не знал, иначе подготовился бы лучше.

– Врешь.

Она легонько бьет меня по руке, а затем обнимает за талию.

– Ну зачем мне тебе врать? – возмущаюсь я.

Я смотрю в море. Где-то там, в подводной гостинице, Рамона лежит и постепенно узнает, кто она на самом деле. Ее ждет новая жизнь: когда завершится превращение, она уже не сможет выходить на сушу. Вот если бы я и вправду был Джеймсом Бондом, у меня была бы девушка в каждом порту – даже в затопленном!

– Боб. Ты бы от меня ушел к ней?

Ежусь.

– Не думаю.

На самом деле, нет. Не то чтобы у Рамоны совсем не было чар не магического свойства, но то, что есть между нами с Мо…

– Ладно. И ты страдаешь от того, что я могла тебе изменить.

Я обдумываю эти слова несколько секунд.

– Удивлена?

– Ну… – Мо тоже замолкает. – Я волновалась. И меня до сих пор кое-что волнует.

– Кое-что?

– Что нас будет преследовать призрак Джеймса Бонда.

– Ох, не знаю. – Я пинком отправляю камешек к воде и смотрю, как он одиноко катится по берегу. – Всегда можно сделать что-то совершенно небондовское, чтобы разбить остаточное эхо гейса.

– Правда? – улыбается Мо. – Есть идеи?

У меня пересохло во рту.

– Д-да… кстати, есть. – Я обнимаю ее, а она – меня, прижавшись лицом к моей шее. – Если бы это и вправду был конец истории про Бонда, мы бы нашли шикарный отель, заказали бы огромную бутыль шампанского и трахались бы до полусмерти.

Мо напрягается.

– Да, я об этом думала. – И через минуту тихо добавляет: – Вот черт.

– Ну, я не говорю, что это невозможно. Но… – Сердце у меня колотится, а колени дрожат сильнее, чем когда я понял, что Эйлин все-таки ее не застрелила. – Нужно это сделать так, чтобы это было категорически несовместимо с гейсом.

– Ладно, умник. Выкладывай, какая там у тебя идея, которая никак не может возникнуть в конце книги о Бонде?

– Понимаешь, дело в том, что создатель Бонда, как и сам Бонд, был снобом. Сливки общества, выпускник Итона, чрезвычайно чопорный. Если бы дожил до наших дней, всегда носил бы строгий английский костюм, никто и никогда бы его не увидел в драных джинсах или футболке с «Nine Inch Nails». И все даже глубже. Он любил секс, но принимал только один взгляд на отношения полов. Мужчина – человек действия, женщина – обрамление и украшение. Поэтому девушка Бонда в его романе никогда не скажет…

Сейчас или никогда.

– …Давай поженимся?

Ничего не могу с собой поделать – в конце пускаю петуха, как и положено девушке Бонда, которая совершила нечто настолько неслыханное – сделала предложение герою.

– Ой, Боб! – Мо крепче обнимает меня. – Ну конечно! Да!