Дженнифер Морг

Рамона опирается на каменный парапет и смотрит на меня в упор. Сердце у меня заходится, а голова кружится от облегчения от того, что я ускользнул от допроса Биллингтона. Он был предельно вежлив, но, когда он на меня смотрел, я себя чувствовал жучком под микроскопом, которого со всех сторон подсвечивают для изучения могучим и безжалостным разумом: в ловушке, некуда спрятаться.

– Мой отдел потратил шестьдесят тысяч баксов, чтобы устроить это знакомство на сборе пожертвований, устроенном одним конгрессменом две недели назад. И все, чтобы она узнала меня сегодня. Ты же не думал, что мы сюда прилетели с бухты-барахты?

– Никто меня о таких вещах не предупреждает, – жалуюсь я. – Приходится работать на ощупь!

– Не парься, – говорит Рамона с внезапным снисхождением, будто я щенок, который напрудил посреди ковра в гостиной. – Это все часть процесса.

– Какого процесса?

Я смотрю ей в глаза, пытаясь игнорировать влияние чар, которые навязчиво подсказывают, что это самая прекрасная женщина, какую я видел в жизни.

– Процесса, о котором я не могу тебе говорить. – Это что, искреннее сожаление в глазах? – Прости.

Она опускает веки, я инстинктивно тоже смотрю вниз и упираюсь взглядом в вырез ее платья.

– Отлично, – горько говорю я. – Значит, у меня начальник разведпункта чокнутый, как селедка, неполный инструктаж и азартный миллиардер в придачу. А ты не можешь мне объяснить, что надо делать?

– Не могу, – отвечает Рамона – тихо и безнадежно.

А потом вдруг наклоняется вперед, обнимает меня руками, утыкается подбородком мне в плечо и начинает беззвучно плакать. Это последняя капля. Меня пытались сожрать зомби, меня подкалывал Брейн, меня отправили на Карибы, меня инструктировал во сне Энглтон, меня представили богачу с глазами ядовитой рептилии, меня отчитывал старый спивающийся шпион, но это все часть работы. А вот это – нет. Нет такой инструкции, которая предписывала бы, что делать, когда сверхъестественный жуткий душеед, замаскированный под прекрасную женщину, начинает рыдать у тебя на плече. Рамона тихо всхлипывает, а я просто стою, парализованный нерешительностью, неуверенностью в себе и джетлагом. Наконец я делаю единственное, что приходит в голову, и обнимаю ее за плечи.

– Ну, ну… – бормочу я, потому что не знаю, что еще сказать. – Все будет хорошо. Так или иначе.

– Не будет, – хлюпает носом Рамона. – Ничего не будет хорошо. – Она отстраняется. – Мне нужно высморкаться.

Я понимаю намек: отпускаю ее и отступаю на шаг.

– Если хочешь поговорить…

Она вытаскивает из сумочки пачку бумажных салфеток и аккуратно прикладывает одну к глазам.

– Поговорить? – фыркает она, а затем усмехается; мои слова ее явно позабавили. – Нет, Боб, я не хочу поговорить. – Рамона сморкается. – Ты для этого слишком милый. Иди спать.

– Для чего слишком милый?

Эти ее мрачные намеки уже становятся утомительными, но меня огорчает и смущает другое: я будто сдавал какой-то экзамен и провалил его – и даже не понял, по какому предмету меня проверяли!

– Иди спать, – повторяет она уже с нажимом. – Я еще не ела. Не искушай.

Я поспешно отступаю через все казино. На обратном пути я прохожу через отдельный зал, где стоят игровые автоматы. Я прохожу мимо Пинки – по крайней мере, я на 50 % уверен, что это Пинки, – который чуть не поднял бунт среди пенсионеров, потому что сыграл с каждым автоматом в ряду и на каждом крупно выиграл. Меня он, кажется, не заметил. Ну и ладно: мне сейчас не до досужей болтовни.

Черт, я умом понимаю, что это все эффекты чар третьего уровня, но я не могу перестать думать о Рамоне – а Мо прилетает уже завтра.

6: Чарли Виктор

Я умудряюсь добраться до своего номера в отеле, не заблудившись, не уснув стоя и даже не заглянув в собственный скринсейвер. Некоторое время я полулежу в кресле, но по телевизору показывают только старый приключенческий фильм с Джорджем Лэзенби, под такое я точно усну. Поэтому я вешаю на дверь табличку «Не беспокоить», раздеваюсь и ложусь спать.