Джентльмен-капитан

Это была какая–то сверхъестественно красивая песня. По многим лицам текли слёзы, потому что юный Вивиан пришелся по сердцу этим грубым просолённым морским волкам. Я тоже сильно по нему горевал. Горевал по дружбе, что могла вырасти между нами. Не знаю, возможно, я тоже плакал. Когда корнуольскую прощальную песню унес ветер, далекие пушки «Юпитера» начали салютовать, через залив эстафету подхватило громоподобное эхо пушек «Вапена–ван–Веере», а затем пушек корабля, который его временный капитан называл на французский манер «Ле мартир руаяль».

Воздав должное павшим, мы, выжившие, занялись текущим ремонтом. Корнелис и одетые в траур управители Гленранноха прислали людей в помощь, но в этой безлесной земле ремонт — дело медленное и непростое. Что касается меня, я мало что мог поделать, только подбадривать помощников плотника и остальных матросов, потому что сам Пенбэрон всё еще был слишком слаб.

Почти каждый день приходили письма от Корнелии, полные страдания и советов, касающихся моего выздоровления. Несколько раз доставляли посылки со зловонными зельями (каждый раз со всё более отвратительным запахом), которые, как она клялась, ускорят процесс. Лишь позже я узнал, что только прямой запрет моего брата помешал ей поспешно и в одиночку отправиться в Шотландию, чтобы ухаживать за мной.

Раны мои затянулись. Царапина от мушкетной пули на бедре зажила быстрее глубокого пореза предплечья (этот шрам всё еще заметен, иногда он служит источником резкой боли, напоминая мне о давней битве у побережья Ардверрана).

Выживших с «Ройал мартира» уже допросили, и я узнал, как тщательно Годсгифт Джадж набрал команду из тех, кто верен тому, что они называли «Старое доброе дело». Все — фанатики, поклявшиеся свергнуть монархию и снова превратить Британию в пуританскую республику. Все, кроме одного, потому что Джаджу не удалось согласовать назначение на должность лейтенанта своего кандидата, и ему против воли назначили Натана Уоррендера: человека, столь же фанатично преданного, как и любой из его команды, но в нём произошел раскол между верностью и чувством долга, между делом, которому он служил так долго, и королевской властью, вернувшей его на военную службу.

Похоже, Уоррендер сильно обеспокоился, когда узнал о заговоре. Как человек чести, он категорически возражал против скрытности и вероломства их плана. Он уговаривал своих соратников и Джаджа отказаться, но безуспешно. Поэтому, четко осознавая, что рискует жизнью, Уоррендер организовал (вероятно, воспользовавшись помощью своего племянника — «юпитерца») встречу с Харкером на берегу, на которой хотел сообщить ему о заговоре.

Для меня осталось загадкой, встретились они или нет. Должно быть, Уоррендеру было непросто покинуть корабль — я внезапно вспомнил двух мрачных громил, как тени следовавших за ним по пятам. Не слуги, как я тогда подумал, а стража. А еще, разумеется, анонимная записка, найденная при Харкере: «Не сходите на берег сегодня…».

Кто её написал? Пенгелли? Страстный роялист, он, вероятно, не доверял своему родичу, сражавшемуся против горячо любимого короля. А возможно, Уоррендер запоздало обнаружил, что смерть Харкера — это часть плана, и как раз просил его остаться на корабле? В любом случае, Харкер роковым образом проигнорировал предупреждение и сошел на берег, где его как–то отравил клеврет Джаджа — Лайнус Брент, и Харкер вскоре умер прямо на виду у команды «Юпитера». Пенгелли, спасая свою жизнь, бежал, но удрал недалеко. С ним тоже расправились.

Что же касается Уоррендера, то Годсгифт Джадж был отнюдь не дураком. Отлично зная, что еще одна смерть в самом начале миссии вызовет подозрения и приведет к расследованию, Джадж держал Уоррендера под стражей до тех пор, пока не разделил наши корабли у побережья Ардверрана, после чего уже не нужно было ни оставлять Натана Уоррендера в живых, ни притворяться самому.

Почему Уоррендер не восстал против спектакля, который Джадж заставил его играть — загадка, над которой я размышляю по сей день. Возможно, он думал, что раз его оставили в живых, ему как–то удастся изнутри разрушить планы Джаджа. Или, возможно, он цеплялся за жизнь в надежде на бегство. Кто знает, как каждый из нас поведет себя, оказавшись в роли живого мертвеца?

Мальчишкой я однажды видел, как один из викариев старого Джерми в Рейвенсдене сидел на полу трансепта церкви. Его окружали тысячи кусочков витражного стекла, разбитого фанатичной толпой, стремящейся уничтожить в нашем уголке Бердфоршира все следы так называемого «папизма».

Я помню, как медленно и кропотливо он собирал осколки в драгоценные изображения святых. И собрал. Они снова стали целыми, как раньше. Все в трещинах, но узнаваемые. В те дни, стоя на якоре у Ардверрана, я ощутил себя на месте нашего викария, собирая всё больше кусочков этой головоломки, и, наконец, весь этот мерзкий заговор собрался воедино у меня в голове.

В те две недели, пока корабль Корнелиса не отплыл домой, я часто обедал с ним. Я был очень ему благодарен, но всё же обнаружил, что столь частое общение с шурином переполнило чашу терпения.