Джентльмен-капитан

— Я должен написать твоей сестре, — произнес я, порадовавшись своей находчивости, — но, полагаю, моя правая рука еще долго будет бездействовать. Если я продиктую, ты напишешь? Она поверит тому, что мы оба положим на бумагу, — Корнелис кивнул. — Маск, — позвал я, — нужно будет написать ещё и моей матушке.

— Она не поверит ни слову из того, что вы ей расскажете, если это будет написано моей рукой, — заявил мой верный слуга, шаркая прочь.

Я подумал о генерале Гленраннохе и о секретах, на которые мог бы намекнуть.

— Есть такие слова, которым она поверит, Маск, не беспокойся. Но погоди. — Тот уже собирался ускользнуть. — Мне еще потребуется рука, чтобы написать письма герцогу Йоркскому и королю. Неподходящая работа для исполняющего обязанности казначея королевского корабля, но, возможно, ты согласишься разок взвалить на себя эту ношу?

Маск выпучил глаза. Как я и рассчитывал, старого прохиндея в равной степени поразила как перспектива писать самому королю, так и внезапное и неожиданное повышение в ранг флотского офицера. Он как–то ухитрился милостиво кивнуть, а затем исполняющий обязанности казначея «Юпитера» напыщенно удалился, чтобы взять перо, чернила и бумагу.

Я взглянул на замок Ардверран. Крепость леди Нив кишела Кэмпбеллами, а королевский полк оккупировал причал и охранял грязных пленных с корабля Джаджа. На крыше главной башни я видел генерала — та самая наблюдательная позиция, с которой всего несколько часов назад мы с графиней смотрели, как корабль Джаджа приближался с наветра к «Юпитеру».

Свет маяка (башня служила им в ночное время) освещал генерала. Казалось, он смотрит прямо на меня, и на мгновение мне захотелось поприветствовать его взмахом руки, но он уже повернулся посмотреть на чёрно–золотой флаг клана, гордо реявший над новой крепостью Кэмпбеллов.

Это последнее, что он видел в жизни. В ту же секунду мощный взрыв разнес башню на куски. Сначала я увидел, как рухнули стены, мгновением позже всё поглотил огромный столб дыма, а в следующую секунду донесся звук взрыва, столь же оглушительный, как и недавние бортовые залпы. Огромные камни рухнули в воду как ядра, какие–то даже врезались в наш побитый корпус. Языки пламени взметнулись в проломе, где только что стояли стены и крыша.

Сработал длинный запальный фитиль, спрятанный где–то в глубине замка. Многовековой Ардверран исчез. Генерал Колин Кэмпбелл из Гленранноха тоже исчез, а с ним и все загадочные государственные секреты, которые знали лишь он и моя мать. Миледи Нив, моя прекрасная графиня–предательница, все–таки отомстила. И отомстила в полной мере.

Глава 23

Две недели мы стояли на якоре под разрушенными, дымящимися руинами Ардверрана. Первым же делом, конечно, погребли наших погибших. Фрэнсис Гейл взял на себя всю организацию погребения в крохотной церквушке неподалеку от мыса. Всех здоровых матросов отправили рыть общую могилу. Они трудились два дня почти без отдыха, пока последнее тело бережно не уложили в место его последнего упокоения.

Мне подумалось, что это прекрасное место, чтобы упокоить павших: легкий ветерок доносит запах раннего дрока, а внизу искрится море. Для погибшего Гленранноха и его родичей ничего нельзя было сделать, и это меня печалило, но, возможно, руины замка Ардверран — это подходящий мавзолей для великого воина.

Джеймс Вивиан, как королевский офицер и отпрыск древнего корнуольского рода, заслуживал лучшего. Для столь молодого человека он удивительно много размышлял о своей смерти, о том, какие похороны предпочел бы, по крайней мере, так сказал Гейл. Он будто бы жил в постоянной уверенности в собственной близкой кончине, этот смелый и благородный молодой воин, о котором я так несправедливо злословил.

Поэтому в тот солнечный шотландский день мы вверили его тело глубокому морскому заливу около Ардверрана. Мы обернули его тело флагом Святого Пирана, и когда оно скользнуло в воду, утяжеленное пушечными ядрами в ногах и шее, Джон Тренинник запел старую корнуольскую песню, похоронную песню из другого места и времени:

— My agaran rosen wyn mar whek mar dek del dyfhy.

Рулевой старшина Ланхерн начал переводить:

— Когда я впервые встретил тебя, любовь моя, твоё лицо было прекраснее розы, но теперь твоё милое лицо побледнело, стало таким, как невинная белая роза.

«Юпитерцы», выстроившись у бортов и заполнив ванты, подхватили припев на родном языке.

Я люблю белую розу во всем великолепии,

Я люблю белую розу, когда она цветет,

Я люблю белую розу, когда она растет.

Потому что роза напоминает мне о тебе.