Джентльмен-капитан

В светских кругах больше не принято было упоминать о войне или говорить о «ваших» и «наших», по крайней мере, в светских кругах, куда входили одновременно люди и с одной, и с другой стороны. Эта тема оказалась среди многих других, встречаемых на лондонских обедах с отвращением, которое ранее постигло бы невежу, пустившего ветры. Но Натан Уоррендер явно был из тех, кому наплевать на подобные тонкости. Спустя годы я читал, что Оливер Кромвель однажды так описал идеального офицера: «Это обыкновенный, просто одетый капитан, который знает, за что дерётся, и любит то, за что дерется». Натан Уоррендер был олицетворением этого простого капитана и говорил с прямолинейной честностью. Конечно, Джадж пришёл в ужас при мысли, что критика принца Руперта его лейтенантом станет через меня известна в Уайтхолле. Ему было невдомёк, что я оказался бы последним человеком на земле, кто предал бы кого–нибудь этому двуличному принцу, даже если бы Уоррендер не произнёс только что превосходнейший комплимент моему отцу из всех, что я слышал.

Гораздо позже, когда я облокотился на поручень, чтобы не упасть в шлюпку «Ройал мартира», Джадж сказал мне на ухо:

— Спокойной ночи, мой милый капитан Квинтон. Счастливо возвратиться на «Юпитер». — А потом, ещё тише, потому что Уоррендер стоял на шканцах: — Надеюсь, что хм-м… неучтивость моего лейтенанта не испортила вам вечер?

— Напротив, капитан Джадж, — ответил я настолько трезво, как только мог. — Я оценил прямоту капитана Уоррендера и честь, оказанную им памяти моего отца. Я бы не хотел, чтобы он как–то пострадал из–за этого.

Годсгифт Джадж странно посмотрел на меня, будто за маской мертвенно–бледного грима происходила внутренняя борьба.

— Даю вам слово, сэр, — кивнул он наконец, — как один королевский капитан другому.

Глава 6

Следующим утром я проснулся поздно: ни шумная уборка палубы, ни корабельный колокол, сообщающий о смене вахты, не смогли вывести меня из бесчувствия, вызванного щедростью Джаджа и его отличным вином. Я сонно потянулся к отзывчивому телу Корнелии, думая, что нахожусь в широкой и уютной постели в Рейвенсдене, но наткнулся на грубые деревянные доски и резко сел. И тут же был ошарашен запахами — зловонием, безошибочно свидетельствующим о моём нахождении под палубой военного корабля: старая древесина; новая древесина, где старая уже пришла в негодность; пакля, не дающая воде проникать между стыками досок; извёстка, не дающая червям проникать в паклю; пороховой дым, въевшийся от многих бортовых залпов; табачный дым; трюмная вода в бесконечных вариациях затхлости и, превыше всего, зловоние от ста тридцати человек, даже при строгом королевском запрете облегчаться между палубами. Корабль пятого ранга — не левиафан: в нём всего восемьдесят футов в длину и двадцать пять в ширину, и размещение стольких людей в таком тесном пространстве не предоставляет тишины и уединения даже для капитана. До меня доносились обрывки разговоров на палубах сверху и снизу, и, лёжа в тепле и уюте своей койки, я с улыбкой слушал пустые сплетни.

— И твоя жена тоже ложилась под старину Харкера, вместе с половиной женщин в Корнуолле и в Портсмуте…

— Нет, то были твои сестра и мать, как я слышал…

И тут я уловил шёпот, пронзивший меня насквозь и заставивший разом вспотеть.

— Да, «Хэппи ресторейшн». Вся команда, говорят. Ох уж эти джентльмены–капитаны, мальчишки. Ничего не знают о море и гордятся этим к тому же. Будь они прокляты за их чванство, но стоит тебе только плюнуть — сразу шкуру сдерут…

— Говорят, он обделался от страха на палубе «Ресторейшн», а потом отдал приказ, пославший корабль не в ту сторону, прямо на скалы, потому что не мог отличить правый борт от левого…

— Харкер убит? Да никогда! Это всё ползучая сыпь — видал такую однажды в Аликанте. Часто у испанцев бывает, эта ползучая сыпь. Какая–то старая портсмутская шлюха его наградила, помяните моё слово…

— Мэтью Квинтон, да? Ну, ребята, скоро увидим, взял ли он хоть чуток от отца и деда…

Я повернулся на бок и застонал, проклиная грохот десяти конных полков в голове, даром предоставленных мне с вином капитаном Джаджем и его щедростью. Неловко натягивая одежду, я смутно вспоминал, как вернулся на «Юпитер» и как Вивиан неохотно, но нашел одеяла, которыми для меня застелили оказавшуюся на удивление удобной койку Джеймса Харкера. Молиться о встрече с Финеасом Маском было новым и непривычным ощущением, но сидя в уборной на кормовой галерее, личном месте облегчения капитана, я мечтал о скорейшем прибытии старого разбойника с моим имуществом.

Я страстно молился ещё об одной встрече. Всем сердцем я желал увидеть Кита Фаррела на борту «Юпитера». Мне нужны были его разумные советы. Мне отчаянно хотелось начать уроки, обещанные им в Кинсейле много месяцев назад. И более всего мне нужен был хотя бы один человек на этом корабле, которого я мог бы назвать своим.