Я обернулся и посмотрел на бухту, где стояли на якоре «Юпитер» и «Ройал мартир». Выдался на редкость ясный день: и море, и камни отражали слепящие солнечные лучи. Наш рейд почти полностью окружали болотистые пустоши, за ними — на много миль к востоку — я видел горы, куда более высокие, чем те, что встречались мне в Англии. В Бедфордшире даже самый маленький из местных кряжей считался бы непреодолимой вершиной. Где–то между горами и берегом, сокрытая за тёмными хребтами, стояла башня Раннох с её тихим и опасным владельцем. Надо мной по безупречно синему небу проносились облака, подгоняемые свежим вестом. Насладившись восхитительным видом, я продолжил изучение местности.
Этим утром я увидел в подзорную трубу разрушенные стены старого форта, и поскольку сегодня нам с Джаджем не нужно было наносить визиты местным вождям и лэрдам, я решил исследовать его. Мне не помешает, думал я, сбежать от тесноты корабля и провести время в почти полном одиночестве. Мы стояли на якоре уже четыре дня: в предыдущие три мы получили и ответили на бесконечное число приглашений, побывали в продуваемых всеми ветрами замках–башнях, поохотились на оленя и отведали уникальной местной пищи. Шлюпка из Данстаффниджа доставила на корабль почту, но в ней не оказалось ничего адресованного мне — хотя я знал, что вины Корнелии здесь нет: в прошлом плавании мне везло, если я получал от неё не больше четырёх посланий в день, и по свойственной королевской почте традиции, они часто приходили пачками, собранными за несколько недель.
Дождь лил три дня без перерыва. Кит Фаррел — такой славный и достойный малый — занял все мои свободные часы, играя попеременно роль ученика и учителя. Тем временем преподобный Гейл сошёл на берег в сопровождении своего недавно приобретённого слуги Андреварты. Вскоре после моего возвращения из замка Ардверран Гейл обнаружил острую потребность найти особую книгу в знаменитой библиотеке, которую, по его убеждению, собрал где–то в этих землях некий священник–ковенантер. «Не что иное, как изысканный эвфемизм для винокурни», — фыркнул Маск, однако я обнаружил, что пастор стал чрезвычайно воздержан после той ночи, когда поведал мне свою историю о Дроэде, и провёл образцовую службу в воскресенье. В отсутствие Гейла казначей Певерелл вернулся из изгнания, куда по собственной воле удалился в последние дни. Полностью восстановив силы после выпавшего на его долю испытания, он, очевидно, решил, что длительная стоянка даёт ему священное право навязывать мне своё гнусное общество и бесконечную канцелярию. Это стало последней каплей. С засиявшим, наконец, солнцем и с лейтенантом Вивианом и штурманом Лэндоном, более чем способными командовать моим кораблём, я не видел причин отказать себе в коротком увольнении на берег.
У меня был проводник — юный рыжеволосый рыбак по фамилии Макферран, возникший на корабле на второй день нашего пребывания и тут же назначивший себя посредником между нами и местными жителями. Он хорошо владел английским, в отличие от большинства обитателей здешних берегов, сносным голландским и даже зачатками французского, за развитие которых быстро взялся Леблан. Многие большие корабли проходят мимо или укрываются в этих водах, рассуждал Макферран, и изучение языков откроет ему дорогу к торговле, заработку и процветанию. Он сразу заслужил благосклонность команды (и в особенности Маска), обеспечив, похоже, неистощимые поставки хорошей рыбы и, что важнее, многих бутылок «воды жизни». Макферран, не имевший, видимо, другого человека, с которым был бы готов поделиться, привязался ко мне с пылом, выдававшим его намерения. Он обладал немалым интеллектом и устал от неумолимых тягот и уединения жизни рыбака. Он жаждал места на королевском корабле и шанса увидеть мир, и я был бы рад услужить ему, если мог бы найти для него койку; но Джеймс Харкер позаботился о том, чтобы корабль имел полную команду числом даже больше положенного, и на удивление, никто из матросов ещё не умер от болезней и несчастных случаев. Я пообещал юноше, что приму его на королевскую службу, если место появится до нашего отплытия, но не питал на это больших надежд.