Джентльмен-капитан

Посередине палубы у левого борта, между двумя полукулевринами, прозванными «Люцифер» и «Месть лорда Беркли», расположилась группа, включающая Джона Тренинника и Али–Рейса. Похоже, эта пара, подзадориваемая соседями, вела оживлённый спор на корнуольском. За следующим столом я увидел Ползита и Тренанса, занятых игрой в карты с двумя девонцами. На кону стояла честь графства — каждый так пристально изучал розданные карты, что они так и не осознали присутствия поблизости капитана. Ещё дальше Джулиан Карвелл мерялся силой рук с любым желающим. Он оставался непобедимым, пока не пришла очередь крошечного отца близнецов, Джона Тремара, с грохотом обрушившего руку чернокожего на стол.

— Будь мы все прокляты, Тремар, — воскликнул Кит. — Чем они тебя кормят? Или ты возрождённый старина Самсон?

Карвелл, ухмыляясь проигрышу, хлопнул Тремара по спине под рёв смеха своих товарищей по столу.

Куда ни глянь, было заметно, что Кит Фаррел легко ладит с матросами, а они с ним. Ранние подозрения команды растаяли, когда мы вышли в море, и все увидели в нём отличного моряка, а не надутого бездельника, избалованного джентльменом–капитаном, предпочитающим мальчиков. Поведение старшего над ним офицера облегчило доброжелательный приём. Штурман Лэндон явно испытывал ко мне отвращение, но к матросам относился куда хуже. Они, в свою очередь, презирали штурмана за показное высокомерие, за суеверные страхи, нарушающие покой корабля, и за жестокие и непредсказуемые повадки — его громогласный смех всегда мог оказаться предвестником суровейшего наказания за ничтожную проделку. Другие помощники Лэндона были слишком хорошими подхалимами и слишком плохими моряками, чтобы матросы питали к ним хоть какую–то любовь. Неудивительно, что Кит Фаррел заслужил такое скорое и полное уважение.

Мы прошли по палубе назад — то есть к корме — и когда достигли трапа, по которому спустились сюда, Фаррел спросил:

— Ну что, капитан, желаете посетить и орлоп–дек?

Мне ни разу не приходилось спускаться ниже ватерлинии: туда, где располагались полупалуба, известная как орлоп, и соседствующий с ней трюм. Это были неведомые земли, полные кладовых, бочек с провизией и таинственных тёмных закоулков — владения уоррент–офицеров, и только их. Но дух исследователя во мне, не удовлетворённый прерванной экспедицией в форт, побуждал изучить вместо этого каждый дюйм корабля под моим командованием.

Мы спустились по трапу, ведущему вниз с главной палубы. Я достиг дна и обнаружил, что вынужден согнуться под непривычным углом. В этом мире лишь люди вроде Джона Тренинника могли стоять прямо, мой же рост заставлял склонять голову всякий раз, стоило мне спуститься под палубу. Несколько синяков красовались у меня на лбу, свидетельствуя, что я ещё не полностью усвоил эту необходимость. Воды Шотландии мощно плескались о корпус корабля, доски скрипели и стонали, будто армия мертвецов, и вонь трюмных вод поднялась, чтобы приветствовать меня. Глаза начали привыкать к темноте. Тесное пространство освещалось лишь парой маленьких фонарей: слишком близка была крюйт–камера, и так много кораблей унесли в забвение неловко оставленные свеча или светильник, что открытому пламени были не рады в нижних отсеках.

Мы двигались вперёд вдоль левого борта, с трудом пробираясь мимо канатной кладовой — где от одного борта до другого были разложены корабельные канаты — и огромных книц, поддерживающих палубу над нами. Мы обошли камбуз: кирпичное сооружение, окружающее громадные медные котлы — Дженкс и его помощник потянули себя за чуб в знак приветствия и снова взялись открывать бочку с солёной свининой. По обе стороны от нас располагались кладовые главного канонира, боцмана и плотника, сильно напоминающие офицерские каюты на верхних палубах, только размером побольше. Фаррел открывал каждую следующую дверь, и меня поразила мысль, что любой на корабле мог сделать то же. Конечно, офицеры должны вести точный учёт всего имущества, но ведут они его или нет? Если что–то исчезнет, как заметят они потерю в этих огромных горах припасов, уложенных стопками высотой от палубы до палубы? И если они не сделают запись о пропаже, чтобы бумаги оставались безупречно точными, то ни одному капитану не узнать о ней! Я решил, что потребую немедленно повесить замки на каждую кладовую.

Развернувшись, мы направились обратно вдоль правого борта. Фаррел остановился у одного из парусных хранилищ и отворил дверь. Устроившись высоко на сложенных запасных парусах, сидел загадочный француз Роже Леблан и читал при свете фонаря. Он удивлённо посмотрел на меня, а затем улыбнулся.

— Что ж, mon capitaine. Un visiteur — действительно неожиданный визит! — Он поднялся на ноги и приветственно коснулся чуба — жест, в котором не было заметно и капли почтения.

— Странное место вы выбрали для библиотеки, месье Леблан, — вопросительно заметил я.

— Ох, capitaine, читать на верхних палубах совершенно невозможно. Вокруг говорят и кричат, а англичане всегда с подозрением относятся к чтению. Так я избегаю оскорблений и, починив пару парусов, сооружаю из них кушетку — и читаю.