Джентльмены чужих писем не читают

Увидев, что один из bandidos потащил оружие к своей машине, а другой остался, Эусебио Далмау задёргался, поняв, что в его жизни наступил весьма решительный момент. Помирать не хотелось. Это пугало. Эусебио не состоял со смертью в близких отношениях, потому что своей рукой в жизни никого пока не убивал. Таскать с места на место бомбы да пушки, которые кого-то потом убивают, дружить с теми, кто убивает, – ведь не значит самому убивать. Кто сам убивает – тот, да, знает, что и с ним в любую минуту могут таким же образом поступить, и к этому, как правило, готов. А бедняга Эусебио смерть-матушку на себя примерять решительно отказывался. Не вдаваясь в футурологические дебри и вообще никогда не задумываясь над всем этим говном, он жить собирался почему-то долго, даже, может быть, счастливо. Поэтому теперь он трепетал. Воздух в убежище номер четырнадцать, уже пару раз им подкорректированный, сгустился в какой-то туман, окаймлённый инфернальным мраком, в котором подобно звездам небесным начали вспыхивать и гаснуть молниеносные сценки из его скорой жизни. Потом из тумана выплыла страшная харя, куда более мясистая, чем у самого Эусебио, и визгляво закричала, круша барабанные перепонки, не оставляя надежды вяло живущим:

– Сука позорная, падла, вафлёр карманный!!!

Несмотря на то, что кричалось всё это на русском языке, из которого Эусебио Далмау не знал ни слова, он прекрасно понял смысл сказанного, и ему на секунду стало обидно: какой же он вафлёр? не было этого, если и было, то всего разок или два, и то в глубоком детстве, в Эльдорадской школе для мальчиков, но откуда об этом может быть известно чудовищу?.. Чудовище вело себя странно: билось в истерике, блажило, мешая жертве сосредоточиться на сладких воспоминаниях, рвало на себе чёрную майку…

…Василий ещё раз пнул поверженного террориста в сломанное ребро, отчего тот произвёл короткий тонкий скулёж. Он был зол на себя за то, что никак не удавалось по-настоящему разозлиться на этого бородатого урода, чей хронометр жизни, можно сказать, уже исчерпал свой завод к едреней фене, чьи глазёнки уже помутнели и бессмысленно смотрят в пространство. И Абрамыч, гад, деликатно удалился – некому вдохновить стажёра на короткую точку, которая должна обозначить завершение данного этапа операции. Как бы подразумевается само собой, что раз умеешь паяльник клиенту в задницу засунуть – сумеешь, коли надобность случится, и мочкануть человечка. А если это совсем не просто по первому разу?

Но точку всяко ставить надо. А то ведь отправят обратно на кичу – парашу нюхать, сафари за мандавошками устраивать на склизлых шконках[71], не посмотрят, что братан родной здесь в авторитетах. И – прощай, страна Маньяна, где кошёлки сладкие как дыни, отдаются за улыбку да за букет цветов хорошему парню, в жизни своей короткой и печальной мало чего доброго видевшего. И что же – до конца дней своих с глиномёсами шоколадными[72] совокупляться в отгороженном казёнными одеялами углу вонючей хаты?.. Нет, лучше вовсе бросить копыта, чем возвращаться в кошмар и беспредел обезумевшей родины. А ещё лучше собраться с силами и помочь-таки бросить копыта толстомордому.

– Козлина вонючая!!! – страшно заорал Василий, растопырив пальцы веером. – Пидор гнойный!!!

Распалить себя не удавалось. Всего месяц спокойной сытой жизни, расстроился Василий, и на тебе – полная моральная, как Абрамыч ни скажет, импотенция…

Небось девка-то в парке, их подопечная-то – не раздумывала в то воскресенье: вынула пушку да шмальнула краснопёрого, и дальше себе пошла. А я…

Стыд и позор.

Было бы ещё минут десять – засмолить бы дури, тогда можно заставить себя сделать всё что угодно, но ведь нет десяти минут, да и Абрамыч не разрешает заширенным работать…

Василий достал из-под майки средних размеров мачете – первую вещь, которую он купил здесь в Маньяне, получив от брата деньги на карманные расходы, проверил зачем-то пальцем заточенность лезвия, махнул грозным оружием, прислушиваясь к свисту, с которым оно разрезает горячий воздух, наконец вздохнул и обратил взор к поверженному бородатому террористу. Тот лежал неподвижно и признаков жизни не подавал. Глазенки закатились, мускулы тела расслабились, из тела что-то вытекало с блевотным журчанием.

Василий переложил мачете в левую руку, а правой рукой пощупал пульс у клиента на шее. Пульса не было.

– На слово поверил! – пробормотал он, потрясённый.

Он попятился к двери, открыл её задом и бросился к машине.

– Всё в порядке? – спросил его Абрамыч.

– А то, – ответил Василий не без гордости. – А у тебя?

– У меня не всё в порядке.

- Что такое?

- У неё два маячка в одежде. Один – наш. Другой – не знаю, чей. Но догадываюсь. И его хозяева сейчас сюда прибудут. Так что дожидаться её возвращения мы не будем.

Глава 32. Судьба играет в подлянку