Джентльмены чужих писем не читают

Приказ из Центра был недвусмыслен и разночтений не предполагал: активизировать агента 4F-056-012 в течение недели, систему связи перевести на ежедневную, проверить вокруг него безопасность, об исполнении доложить. Вот тебе и позабыли господа начальнички про Ваньку-Сексмашину…

Значит, что-то и впрямь там такое творят папаша Ореза со своей дочуркой-застрельщицей, что-то жутко хитрое и таинственное, о чём уже пронюхали в заокеанских верхах и решили засунуть туда хитрый рыжий нос по самую верхнюю губу… Значит, не подвела старого Бурлака его интуиция…

А может, и не пронюхали ничего. Может, это какой-нибудь штабной делает видимость активной деятельности. А что? Сидит на Хорошевке урюк с тремя большими звёздами поверх двух продольных соплей, жопа шире ног, ноги шире плеч, офицер Генштаба называется, армейская, блин, элита, сидит, бумаги перекладывает – справа налево, слева направо, чует, скоро арбуз вкатят за бездеятельность и безынициативность, и тогда идет в архив, отыскивает там досье на агента 4F-056-012, смотрит: что такое? на консервации? отработанный материал?.. – грыжу в руки и бегом в оперативный отдел: шифровку маньянскому Бате: активизировать! доложить! На хера? А отчитаться. Спросят: что сделал за последний месяц? Агента, блинь, активизировал! Ух ты! Не зря, стал-быть, штаны в казённом присутствии протираешь… Так точно, никак нет, не зря, вашскобродь!

Так ли оно, иначе ли, а приговор парню подписали. Единственное, что он теперь сможет – уйти с пользой.

Бурлак вздохнул, потянулся – грузное тело болезненно отозвалось – и нажал два раза кнопку селектора.

Дверь пакгауза бесшумно открылась, на пороге вырос Гришка.

– Коньяк и две рюмки, – сказал Бурлак пятому шифровальщику. – И Машкова ко мне. Машков уйдет – Мещерякова позовёшь.

Гришка исчез, чтобы через полминуты материализоваться с подносом, на котором выстроились: бутылка “Ахтамара” (настоящего), раскрытая пачка крекера, блюдце с тонко нарезанным салом, две пузатых рюмки, изящная позолоченная вилочка, салфетки. Вторую вилочку Гришка не присовокупил – сало только для Бати, Машкову не по чину полковничьего коньячевского салом зажирать, а сучонку, пожалуй что, и вовсе в этом кабинете не нальют. Бурлак сам наполнил свою рюмку, сделал большой глоток, отставил коньяк в сторону, откинулся в кресле, закрыл глаза. В желудке возникла теплая блямба, оттуда начало растекаться приятное по всему телу: в ноги, в руки, в тяжёлую с утра голову. Как только стану тут паханом – заведу “жакузи”, подумал Бурлак. И массажисток. Перееду в Коста-Рику, поселюсь на берегу океана. С утра буду принимать стакан очищенной, потом – здоровьем заниматься, потом уже – всем остальным говном. И доживу, блин, до девяноста! Назло врагам.

Вежливо постучавшись, вошёл капитан Машков.

– Садись, Володя, – Бурлак кивнул ему на кресло по другую сторону стола. – Как дела?

– Отлично! – сказал Машков и присел на краешек стула.

– Налей себе на два пальца, – Бурлак кивнул на бутылку.

Машков налил – ровно на два пальца.

– Так как дела, Володя?

– Идут, Владимир Николаевич!

– Ну, добре. Твоё здоровье.

Они чокнулись и выпили.

– Хороший коньяк, – со знанием дела сказал Машков, поставив рюмку.

– Из старых запасов…

В пакгаузе повисла неловкая пауза. Закурить бы, подумал Бурлак. Да ведь броил хрен знает когда. Сидим как два эндиота… А то ведь что может быть естественней, чем когда двое мужчин молча курят крепкий табак, вслушиваются в поток бегущих мыслей, смакуют спиртное мелкими глотками…

– Налей-ка ещё по одной себе и мне, – сказал он.

Машков налил.

Ладно, пощажу я тебя, решил Бурлак. Пока. Пощажу. Я не зверь.

– Завтра поедешь в Таско, – сказал Бурлак, внимательно глядя в свою рюмку. – Там уже Андроныч сидит, – Машков кивнул. – Он, вроде, определил, где у этих негров новая дача…

Машков поставил невыпитую рюмку на стол, сложил руки на коленях и изобразил крайнюю степень внимания к словам руководства.

– Туда завтра же 4F-056-012 подъедет, – продолжал Бурлак. – Надо поставить там какое-нибудь наблюдение. Прослушку, камеру. Ставить будет 4F-056-012. Ты его будешь только инструктировать и страховать… по возможности. Так, чтобы самому ни в коем случае не засветиться! Понял?..