Джентльмены-мошенники

– Тогда поверьте мне, Банни, я что-нибудь придумаю – по возможности к утру, но в любом случае к тому времени, когда это понадобится. Я не подведу вас, Банни. Вы должны понимать, что после сегодняшней ночи я никогда, никогда вас не подведу!

Это решило все. Ни слова не говоря, я сжал его руку и остался сторожить трех спящих, в то время как Раффлс прокрался наверх. Позже я узнал, что на верхнем этаже спали трое слуг, а в подвале – еще один, который слышал кое-что из происходящего. Но, благодарение богу, он слишком привык к ночным оргиям, причем гораздо более шумным, чтобы появляться без вызова. Думаю, он слышал, как Раффлс уходил. Но из его ухода не делали тайны: он спокойно вышел и, как он сам потом мне рассказал, первым, кого он встретил, был патрульный констебль. Раффлс даже пожелал ему доброго утра, насколько был в состоянии это сделать. Поскольку он успел побывать наверху, где отмыл лицо и руки, то теперь в огромной шляпе и меховой шубе боксера мог бы маршировать вокруг Скотленд-Ярда, несмотря на то что в одном кармане у него лежал золотой кирпич из Сакраменто, в другом – серебряная статуэтка Магвайра, а вокруг талии был обернут драгоценный пояс от штата Невада.

Моя непосредственная роль после приятного волнения предрассветных часов оказалась довольно сложной. Скажу только, что мы договорились так: для меня разумнее всего будет тихо пролежать рядом с остальными еще с полчаса и только потом поднимать на ноги дом и полицию; причем за эти полчаса Барни Магвайр свалился на пол, умудрившись при этом не проснуться и никого не разбудить – разве что мое сердце запрыгало как сумасшедшее.

На рассвете я, вооружившись колокольчиком и телефоном, поднял тревогу. Через несколько минут дом кишмя кишел растрепанными слугами, сердитыми докторами и самоуверенными полицейскими. Рассказав мою историю однажды, я вынужден был повторить ее дюжину раз, и все на пустой желудок. Но это была, конечно, чрезвычайно правдоподобная и последовательная история, пусть даже пока не подтвержденная другими жертвами, которые еще не вполне пришли в себя. В конце концов мне было разрешено удалиться со сцены до тех пор, пока от меня не потребуются дополнительные сведения либо меня не вызовут для опознания преступника, которого наша доблестная полиция надеялась поймать еще до конца дня.

Я направился прямиком к себе домой. Швейцар выскочил, чтобы помочь мне выйти из хэнсома. Его физиономия встревожила меня куда сильнее, чем те, что остались на Хафмун-стрит. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что я погиб.

– Сегодня ночью взломали вашу квартиру, сэр! – закричал швейцар. – Воры унесли все, на что смогли наложить лапы.

– Воры в моей квартире! – в ужасе воскликнул я. У меня, как и в Олбани, хранилось кое-что компрометирующее.

– Дверь взломали ломиком, – пояснил швейцар. – Первым это обнаружил молочник. Сейчас там наверху констебль.

Мою квартиру обыскивает констебль – мою! Не дожидаясь лифта, я помчался наверх. Незваный гость, послюнив карандаш, усердно заносил заметки в толстый блокнот; пока что он не проник дальше передней. Я пронесся мимо него. Мои трофеи хранились в ящике гардероба, специально оборудованном брамовским[72] замком. Замок был сломан – а ящик пуст.

– Что-нибудь ценное, сэр? – поинтересовался следовавший за мной по пятам назойливый констебль.

– Да, действительно – кое-какое семейное серебро, – ответил я. Это было истинной правдой. Только вот семья была не моя.

И только тут у меня в голове мелькнула догадка. Никакие другие ценности не исчезли. Но во всех комнатах был устроен настоящий хаос. Я повернулся к швейцару, который вслед за мной поднялся наверх; его жена присматривала за квартирой.

– Постарайтесь как можно скорее избавиться от этого идиота, – прошептал я. – Я же отправлюсь в Скотленд-Ярд, прямо сейчас. Пусть ваша жена в мое отсутствие приведет комнаты в порядок. Да, и до того, как она уйдет, пусть починят замок. Я пошел!

И я отбыл в первом же хэнсоме, который смог найти, – но только не в Скотленд-Ярд. По дороге я остановился на Пиккадилли.

Старина Раффлс открыл мне дверь. Не помню, чтобы когда-нибудь он выглядел более опрятным, бодрым и во всех отношениях привлекательным. Если бы в моих силах было написать портрет Раффлса не только пером, то я изобразил бы его именно таким, каким он предстал передо мной в то ясное мартовское утро в Олбани на фоне открытой двери, – стройным, подтянутым, в утреннем сером костюме, спокойным, веселым и свежим, как сама весна.

– Объясните, зачем вы это сделали? – спросил я.

– Это было единственно возможное решение, – ответил он, предлагая мне сигареты. – Я понял это в тот момент, когда вышел на улицу.

– Я все еще не понимаю.

– Зачем грабителю звонить честному джентльмену и выманивать его из дому?

– Вот этого мы и не могли объяснить.

– Говорю вам, я понял это, едва расставшись с вами. Ну разумеется, он выманил вас из дому, чтобы ограбить и вас тоже!

Раффлс стоял, благосклонно улыбаясь мне во всем своем блеске и дерзости.

– Но почему меня? – спросил я. – Зачем ему понадобилось грабить именно меня?