Джентльмены-мошенники

Нам не встретилось никаких помех. Все было предусмотрено и шло по плану. Внизу и на мостике никого не было – только юнги на палубе. В двадцать пять минут второго Раффлс, без единого лоскутка на теле, зажав в зубах склянку, закупоренную ватой, и засунув за ухо крохотную отвертку, просунул ноги сквозь вытяжку над своей койкой; без девятнадцати минут два он вернулся – первой появилась голова, и в зубах по-прежнему была склянка, набитая ватой, чтобы заглушить стук похожей на огромный серый боб жемчужины о стекло. Раффлс развинтил шурупы и завинтил их снова; он открыл вытяжку в каюту фон Хойманна, а потом снова ее закрыл; так же он поступил с вытяжкой и в своей каюте. Что касается фон Хойманна, достаточно было приложить смоченную ватку к его усикам и немного подержать ее между раскрытых губ. После этого взломщик перелез туда и обратно через его копыта, не вызвав даже стона.

И вот она, награда! Жемчужина величиной с орех – нежно-розоватого оттенка, как ноготок леди, – этот трофей флибустьерских времен, дар европейского императора владыке Южных морей. Мы устроились поудобнее и пожирали ее глазами. Мы пили за нее виски и содовую, припасенные на ночь в предвкушении великого момента. Но момент был еще более велик, еще более триумфален, чем в наших самых смелых мечтах. Все, что теперь от нас требовалось, – это спрятать жемчужину (Раффлс вынул ее из оправы), так чтобы мы смогли выдержать самый тщательный обыск и по прибытии в Неаполь пронести ее на берег. Раффлс все еще искал для нее хорошее местечко, когда я уже лег спать. Сам я высадился бы немедленно, в ту же ночь, в Генуе и удрал бы вместе с добычей, но по дюжине причин, которые вот-вот должны были проясниться, Раффлс об этом и слышать не желал.

В общем и целом, не думаю, чтобы какие-то догадки или подозрения возникли до того, как мы снялись с якоря, но с уверенностью сказать не могу. Трудно поверить, что человека можно одурманить во сне хлороформом, а наутро он не почувствует никаких последствий и не учует подозрительного запаха. Тем не менее фон Хойманн на следующий день выглядел так, будто с ним ничего не случилось: на голове лихо сидит немецкая фуражка, усики щекочут козырек. Около десяти мы покинули Геную; ушел с корабля последний тощий, с синим подбородком чиновник; вытолкали взашей последнего торговца фруктами, который, вымокнув до нитки, отплыл на своей лодчонке, осыпая нас проклятиями; едва успел на борт последний пассажир – суетливый старик, заставивший большой корабль дожидаться его, пока он препирался с лодочником из-за пол-лиры. Но наконец мы отчалили, буксир открепился, маяк остался позади – и мы с Раффлсом стояли, перегнувшись через поручни и глядя на наши тени, дрожавшие на бледно-зеленой мраморной морской глади, вновь омывавшей бока нашего судна.

Фон Хойманн опять перешел в атаку – это тоже было частью плана. За этим занятием он должен был провести весь день, тем самым отодвигая роковой час; и хотя леди, похоже, скучала и то и дело бросала взгляды в нашу сторону, фон Хойманн горел желанием воспользоваться представившейся возможностью. Но Раффлс был угрюм и встревожен. Он не выглядел как человек, добившийся успеха. Я не мог предположить ничего иного, кроме того, что предстоящая в Неаполе неминуемая разлука изрядно портила ему настроение.

Он и не разговаривал со мной, и не позволял мне уйти.

– Постойте, Банни. Мне нужно кое-что вам сказать. Вы умеете плавать?

– Немного.

– Десять миль?

– Десять? – Я расхохотался. – Да я и одной не проплыву! А почему вы спрашиваете?

– Большую часть дня мы находимся милях в десяти от берега.

– К чему вы, черт возьми, клоните, Раффлс?

– Ни к чему, но я поплыву, если случится худшее. Полагаю, под водой вы совсем не сможете плыть?

Я не ответил на этот вопрос. Я едва расслышал его – мурашки побежали у меня по коже.

– Но почему должно случиться худшее? – прошептал я. – Нас ведь не разоблачили, нет?

– Нет.

– Тогда зачем говорить так, будто разоблачили?

– Могут разоблачить – на борту наш старый враг.

– Старый враг?

– Маккензи.

– Быть того не может!

– Бородатый человек, который поднялся на борт последним.

– Вы уверены?

– Уверен! Меня только огорчило, что вы не узнали его, как я.

Я промокнул лицо носовым платком. Теперь я вспомнил, что походка старика действительно показалась мне знакомой – да и шел он для своих лет слишком бодро, да и борода, если подумать, была какая-то неубедительная. Я посмотрел в оба конца палубы, но старика нигде не было видно.

– А вот это хуже всего, – сказал Раффлс. – Я видел, как он входил в каюту капитана двадцать минут назад.

– Но что привело его сюда? – в отчаянии вскричал я. – А вдруг это совпадение – может быть, он по чью-то еще душу?

Раффлс покачал головой:

– В этот раз вряд ли.

– То есть вы думаете, что по вашу?

– Я уже несколько недель опасаюсь этого.

– И все же вы здесь!