Я забрался – но ничего не увидел. Раффлс протянул руку и открыл дверцу вытяжки – что-то вроде люка в стене как раз над его кроватью, дюймов восемнадцать длиной и вполовину меньше высотой. Она открывалась наружу и вела в вентиляционную шахту.
– Вот, – сказал он, – наша дверь к счастью. Откройте ее, если хотите; много вы не увидите, так как далеко она не открывается, но если ослабить пару шурупов, все будет хорошо. Шахта, как вы заметили, более или менее бездонна: вы проходите под ней всякий раз, когда идете в ванную, а верх ее – застекленная крыша на мостике. Вот почему нужно обстряпать все, пока мы будем в Генуе, – в порту на мостике нет вахты. Вытяжка напротив нашей – из каюты фон Хойманна. Всего-то и нужно, что открутить пару шурупов, есть даже балка, на которой можно стоять во время работы.
– А если кто-нибудь посмотрит снизу?
– Крайне маловероятно, что внизу кто-нибудь будет бодрствовать, настолько маловероятно, что мы можем позволить себе рискнуть. Нет, я не могу послать вас туда, чтобы вы за этим проследили. Важнейший момент – нас никто не должен видеть после того, как мы пойдем спать. Пара юнг несут караул на палубе, и они будут нашими свидетелями; бог мой, это будет величайшая загадка всех времен и народов!
– Если фон Хойманн не станет сопротивляться.
– Сопротивляться! У него не будет такой возможности. Он пьет слишком много пива, чтобы чутко спать, и нет ничего проще, чем усыпить хлороформом того, кто уже и так дрыхнет. Однажды вы и сами так сделали – впрочем, напоминать вам о том случае нечестно. Почти сразу после того, как я просуну руку через вытяжку, Хойманн уснет. Я вползу внутрь и просто перелезу через него, Банни, мальчик мой!
– А я?
– Вы будете передавать мне то, что я скажу, держать оборону в случае каких-либо неожиданностей и вообще оказывать мне моральную поддержку, которой вы меня разбаловали. Это роскошь, Банни, но мне дьявольски тяжело обходиться без нее с тех пор, как вы стали пай-мальчиком!
Он сказал, что фон Хойманн наверняка спит с запертой дверью, которую он, Раффлс, конечно же, отопрет, и поведал о прочих способах запутать следы, обыскивая каюту. Не то чтобы Раффлс ожидал долгих поисков. Фон Хойманн наверняка хранит жемчужину при себе, и Раффлс даже точно знал, где и в чем он ее держит. Естественно, я спросил, откуда ему это известно, и его ответ привел меня в замешательство.
– Это древняя история, Банни. Я уж не помню, честно говоря, в какой Книге она рассказывается; помню только, в каком Завете. Но Самсону там крупно не повезло, а главной героиней была некая Далила.
И он посмотрел так многозначительно, что я ни на минуту не усомнился в смысле его слов.
– Так Далилу играет прекрасная австралийка? – спросил я.
– В совершенно безвредной, невинной манере.
– Она разузнала подробности его миссии?
– Да, я заставил его использовать все возможные средства, а это был великолепный козырь, на что я и рассчитывал. Он даже показал Эми жемчужину.
– Эми, вот как! И она немедленно разболтала вам?
– Ничего подобного. С чего вы взяли? Я уж как только ни бился, стараясь вытянуть из нее эти сведения.
Его тон должен был предостеречь меня. Но у меня не хватило такта воспринять предостережение. Наконец-то мне стал ясен тайный смысл этого яростного флирта! Ослепленный собственным озарением, не замечая его хмурого взгляда, я покачал головой и погрозил ему пальцем.
– Ах вы хитрюга! – воскликнул я. – Теперь я все понимаю! Как я был недогадлив!
– Уверены, что исправились?
– Уверен! Теперь я понимаю, что не давало мне покоя всю неделю. Я просто не мог понять, что вы нашли в этой девчонке. Я и подумать не мог, что это тоже часть игры!
– Так вы думаете, это была часть игры и ничего больше?
– Конечно, старый вы жеребец!
– Вы не знали, что она дочь состоятельного фермера?
– Да есть дюжины состоятельных женщин, готовых выйти за вас хоть завтра.
– А вам не приходило в голову, что я могу завязать, начать все с чистого листа и жить долго и счастливо – где-нибудь на австралийских просторах?
– И вы говорите это таким тоном? Нет, точно не приходило!
– Банни! – крикнул он так резко, что я весь сжался в ожидании удара.
Но удара не последовало.
– Думаете, вы были бы счастливы? – осмелился я спросить.
– Бог его знает! – ответил он. И с этими словами ушел, оставив меня удивляться его словам, а более всего – тому, что послужило их причиной.
Из всех краж со взломом, которые Раффлс провернул на моих глазах, самой изящной и самой сложной стала та, что свершилась между часом и двумя ночи во вторник, на борту северогерманского парохода “Улан”, стоявшего на якоре в генуэзском порту.