Джентльмены

Он чувствовал, что Билл и эти девчонки не такие, как он. Они достигли такого глубокомыслия, что даже читают этого заумного француза, о котором учителя рассказывают в школе. Генри читал «Парни и куколки», и ему нравилось, а книг Сартра он и в руках не держал. И, пожалуй, не собирался.

— «Парни и куколки» — это нормально. Но тебе надо почитать Сартра. «Грязными руками». Когда станешь читать Сартра, будешь лучше понимать джаз.

— Как это? — спросил Генри, слегка надувшись.

— Это основа, понимаешь? Как истинный джаз. Не дикси. Понимаешь, порой оказываешься перед выбором: не знаешь, какая из дорог верная, и тебе страшно пойти не туда, куда нужно. То, что сегодня кажется верным, назавтра оказывается ошибкой, и вот ты стоишь, как дурак, разинув рот. Если не веришь в Бога, конечно.

— У меня болит живот, — сказала Эва. — Черт, живот болит.

— Это от холода, — ответил Билл и засунул руку под ее суконное пальто. — Да здравствует Париж!

Квартира Эвы оказалась холодной и несовременной. Пришлось растопить изразцовую печь старыми ящиками из-под сахара. Билл принялся листать книги Достоевского, коих у Эвы было множество, а Генри рассматривал пластинки. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде.

Мод внесла поднос с чашками и сухарями к чаю и поставила у печи.

— Чем ты занимаешься, кроме музыки? — спросила она Генри.

— Я еще учусь в школе, — ответил Генри и слегка напрягся.

— Сколько же тебе лет? — удивленно спросила Мод.

— В июне будет восемнадцать.

— Вениамин![22] — воскликнул Билл. — У тебя вся жизнь впереди.

— А вам сколько?

— Даму не спрашивают о возрасте, — отозвалась Мод.

— Старушкам по двадцать пять, — сообщил Билл. — Их времена давно прошли.

Мод улыбнулась и вышла в кухню, чтобы рассказать что-то Эве. Генри предположил, что речь шла о нем, так как на кухне раздался смех. В этой компании он и вправду чувствовал себя Вениамином. Но ему здесь нравилось.

Вскоре Билл поставил пластинку с записью потрясающего, по его словам, саксофониста по имени Джон Колтрейн. Вещь называлась «My favorite things» и была бесподобна. Все четверо улеглись на пол у печи и с закрытыми глазами упивались этим Колтрейном, который играл спокойно и туманно, как и положено в это время суток, и Билл говорил, что в Париже музыка звучит именно так. Генри едва не заснул. Он почувствовал, как кто-то провел рукой по его волосам, но даже не поинтересовался, чья это рука, а лишь смотрел на огненный пейзаж. Темная, тлеющая долина лавы пульсировала, беспрерывно меняясь, и воздух из саксофона Колтрейна превращал тлеющие угли в абсолютно белое ничто, огонь — в пепел.

Уже рассвело, и Генри спал бы дальше, если бы не холод. Он проснулся от стука собственных зубов, лежа на сквозняке. Кто-то укрыл его одеялом, но оно не спасало от холода.

Он один лежал на полу. Билл и Эва забрались в постель. Из всех джазменов, которых Генри встречал в жизни, Билл единственный носил кальсоны. Сам Генри поправил галстук.

Поднявшись с пола, он закрыл печную вьюшку и отправился на кухню, выпил стакан молока, которое нашлось в буфете, отыскал свое пальто и вышел на улицу. Народ шел на работу, город понемногу просыпался на морозе, дыхание прохожих облаками плыло над тротуарами, и Генри шагал по улице с чуть затекшей спиной, приятно усталый и сонный.

Засунув руки в карманы, Генри зашагал обратно к Гамла-стану. Вдруг он нащупал в кармане незнакомый листок. Развернув его, он прочитал: «Рандеву сегодня в 13.00. Мод. Мне твой галстук нравится, можешь не снимать».

Генри почти не помнил Мод, а как она ушла ночью — и подавно. Видимо, к тому времени он уже крепко спал на полу. Может быть, она и укрыла его одеялом. Как бы то ни было, Генри радостно отправился в школу. Он не знал, что это за место — «Рандеву», и где оно находится. Было похоже на название ресторана, а с деньгами у него было туго. Но это сущая ерунда. «Сам-то я барин, да нужда заела», — говаривала мать Генри, а он повторял за ней.

Генри не отличался пунктуальностью, но сегодня, против обыкновения, был точен. Выскочив из трамвая у площади Нормальмсторг, он дошел до пересечения Библиотексгатан и Лестмакаргатан и свернул в сторону «Рандеву». Адрес он нашел в школьном телефонном каталоге.

Мод была вовсе не такой, какой он ее за помнил. Он узнал ее с трудом. Накануне она была девчонкой в стиле дикси, а теперь надела коричневое платье со складками. Темно-красная помада и волосы — вовсе не черные и совсем прямые. Она довольно много курила — в пепельнице уже лежало три окурка со следами помады.

Мод выглядела крутой девицей в роскошной упаковке, как в модной песенке. Когда Генри заметил ее, она смотрелась в круглое карманное зеркальце и красила губы именно так, как должна красить губы крутая девица в роскошной упаковке.

Генри представления не имел, к чему приведет эта встреча. Он вообще мало о чем имел представление, не будучи аналитиком, в отличие от своего не по годам мудрого брата. Он отдавался неуправляемому потоку событий, принимая вещи такими, какие они есть, без рассуждений.