Джентльмены

Лео тоже успел бросить в рюкзак кое-какие вещи, а Грета снабдила его провиантом, как минимум, на две недели. Вернер был доволен. Хотя сам он, конечно, отличился и взял вдобавок резиновые сапоги, дополнительный комплект одежды, термос, бумагу для писем, радио на батарейках и полиэтиленовую накидку на случай выпадения осадков. Вернер был абсолютно уверен, что ведет себя как настоящий герой, и мгновенно нашел общий язык с героями средних лет, которые так же серьезно относились к Войне. Один из таких героических чурбанов и заставил Генри ехать до самого Хэссельбю, хотя тот собирался выйти на Уденплан и вовсе не хотел участвовать во всей этой операции.

Генри досталось и от Лео с Вернером. Он встретил этих благородных воинов у станции метро, собираясь сесть на первый поезд до города, чтобы наконец-то увидеть Мод. Вернер и Лео назвали его предателем, однако напомнили, что любое сообщение о прекращении сопротивления следовало считать ложным.

Любое сообщение о прекращении сопротивления следовало считать ложным, но в то солнечное воскресенье о сопротивлении и речи не было. Ребята вернулись домой к вечеру, несколько разочарованные — особенно Вернер. Все вышло не так, как он хотел. Он ожидал увидеть пушки, дым, бомбы и гранаты — как в армии — но не увидел и тени орудий. Эвакуированные играли в футбол, жарили сосиски, будто школьники, выбравшиеся на природу.

Лео же придерживался иного мнения: он вовсе не считал себя таким храбрецом, как Вернер, который намеревался участвовать в движении Сопротивления. Там требовались смелость и крепкие нервы. У Лео не было ни того ни другого.

Ночью после эвакуационного маневра у него поднялась температура, он бредил и стонал в постели. Грета обмотала его запястья и щиколотки холодными мокрыми полотенцами, решив, что это поможет, как помогало недоразвитым мальчишкам на Стормён, а Лео все стонал, не давая матери сомкнуть глаз до самого утра. Генри не показывался дома — как и всегда, когда он был нужен. Грета проклинала Войну, Генри и весь этот Мир за свои мучения.

Та ночь, вероятно, стала своего рода поворотным пунктом в жизни Лео Моргана. Война, которая прежде не представляла серьезной угрозы, проявилась той невыносимой ночью бредовыми галлюцинациями во всей своей омерзительной сути. Война внезапно стала реальностью.

Лео нашел брошюру «Если наступит война» — она лежала рядом с телефонным каталогом в прихожей, — и тайком читал ее, вернувшись из школы, пока был один дома. Здесь война рисовалась как нечто, что может приключиться в любой момент, а не что-то из истории королей пятисотлетней давности. В первый понедельник каждого месяца проверяли сирены на крышах, и Лео быстро смекнул, что война должна начаться именно в первый понедельник месяца, ибо в этот день никто во всем городе не принимал сигнал тревоги всерьез. Какое страшное озарение! Лео оказался в неумолимом одиночестве бездонного страха.

Он выучил «Если наступит война» наизусть и теперь знал правила лучше, чем Вернер. Некоторые иллюстрации особо тронули его своей простотой: картинка, изображавшая мать, которая одевает ребенка при звуке тревоги. Мать обувает малыша, а второй ребенок, уже одетый, стоит рядом с упакованными вещами. Они готовы спуститься в убежище. Лео не имел представления о том, куда нужно идти, когда наступит война, он не знал, где находится убежище и есть ли оно вообще: это незнание повергало его в глубочайшую тоску.

Страхом и тоской были отмечены и ранние стихи Лео Моргана. Ветхозаветный школьный учитель позаботился о том, чтобы между ним и вундеркиндом установились доверительные отношения, и ученик показывал ему все новые стихи. Учитель объяснял своему любимцу вещи, которых ребенок знать не мог: особые смыслы стихотворений, которые мог обнаружить только опытный интерпретатор. Увидев стихотворение «Экскурсия», он сразу же понял, о чем на самом деле говорил Лео, что под прозрачной оболочкой природной романтики скрывается почти панический страх перед беззащитностью и бренностью всего живого. Человечество сбилось с пути настолько, что людям приходится строить бункеры и бурить ходы в скалах ради ничтожного шанса выжить, столкнувшись с собственным злом. Человек человеку волк.

Лектор — серая фигура, распространявшая вокруг себя сладковатый запах пота, — постепенно пришел к выводу, что Лео необходимо отправить стихи, среди которых были настоящие сокровища, в издательство. Сам лектор решил написать сопроводительное письмо, уведомив издателей о глубочайшей осведомленности Лео в вопросах биологии, ботаники, а также высокой литературы от Эдды до Экелёфа. Последнее утверждение было чистой воды ложью. Самым удивительным в поэтическом даровании Лео было то, что ему совершенно не требовалось черпать вдохновение на чужой территории. Лео Морган писал по-своему, ему не нужны были учителя, ибо он не был эпигоном. Он так решил еще до того, как впервые услышал это слово. Позаимствовать пару формулировок у старых мастеров — это другое дело. Так поступают все писатели.

Агент (Генри Морган, 1963–1964)