Джентльмены

Наконец-то начинаются приключения, могли бы мы сказать сейчас, и не без оснований. Настоящие приключения, страшная и красивая сказка с вкраплениями чудесного, которой предстояло продлиться пять долгих лет.

Генри Морган отправился в Париж, но путь в Париж лежал через Копенгаген, а уехать из Копенгагена было непростым делом. Дорога в Париж растянулась для Генри на целую вечность.

Его хватали и ловили, этого странного мальчика, который вот-вот должен был стать мужчиной, двадцатилетнего отрока в необычной одежде, этого выпавшего из времени джентльмена, в одиночку отправившегося покорять мир. Его хватали, стараясь удержать и использовать для достижения самых разных целей, чтобы с неизменным разочарованием вновь проводить его взглядом, ускользающего, снова стремящегося в Париж.

Генри-голиарда[29] студента школы жизни, не покидало видение Парижа, и он мчался вперед, он убегал от чего-то неясного, что могло оказаться приговором судьбы. В пути он начал сочинять музыку, которой спустя пятнадцать лет суждено было оказаться уникальным, ни на что не похожим произведением, — хаотическое дарование Генри не удалось облагородить ни академиям, ни школам. Свой главный труд Генри назвал «Европа. Фрагменты воспоминаний», и я полагаю, что мысль об этом названии, посетившая его в ту минуту, когда он увидел свое произведение целиком, стала самой выдающейся мыслью в его жизни. Может быть, именно мечта об этой музыке держала его на плаву долгие годы изгнания — отчасти скучные, отчасти поучительные. Как сказал кто-то — вероятно, сам Генри, — он был и Джезуальдо, и Шопеном.

Молчание квакеров было абсолютным и непроницаемым, как эхо монументального шепота. Дыхание ритмично колыхалось, словно морские толщи. Дюжина человек медитировали, погруженные в собственное дыхание, в океан покоя и тишины.

Генри понимал, что медитировать должен и он, хотя толком не понимал, что это означает. Он не мог не смотреть на Туве, черты лица которой словно разглаживались, когда она закрывала глаза, погружаясь в это странное самосозерцание. Он не мог не смотреть на Фредрика и Дине, носящих одну фамилию и одинаковую одежду: они могли оказаться и супругами, и близнецами. Сосредоточиться было сложно. Теплые лучи майского солнца превращали пылинки в огненных мушек, которые парили, а не плясали в прохладном воздухе этой сакральной комнаты дома у Эрстедспаркен.

Но вскоре наступил покой. Собственное дыхание Генри наполнило его умиротворением, и медитация началась: поток мыслей упорядочился, обнаружилась хронологическая последовательность, честный и чистый порядок. Тишина превратилась в белую, непорочную бумагу для письма.

Генри провел в Копенгагене около двух недель. Все складывалось удачно: он попутками добрался до Хельсингборга и покинул страну дезертиром, ранее виновным в избиении человека с инициалами «В. С.». Но Генри ничего не стыдился: он действовал без сомнений, повинуясь внутреннему голосу. У Генри было чутье, и он ему верил.

Прибыв в Копенгаген, Генри толком не знал, куда податься. Он хотел разыскать Билла из «Беар Куортет», который должен был играть на Монмартре. С тысячей в кармане он не рассчитывал протянуть особенно долго. Билл обманул его. Выступление «Беар Куортет» на Монмартре отменили, но Генри сопутствовала удача, которая заключалась в способности пользоваться возможностями, которые есть у каждого, но не всякий их замечает.

Генри, разумеется, был наслышан о Копенгагене. Барон Джаза рассказывал об этом городе, о джазовых клубах, о ресторанах, о Нюхавне и Тиволи. Билл рассказывал о Монмартре и Луизиане и цитировал «Ангелы трубят».

Генри поселился в небольшом отеле у Эстерпорт и стал часто наведываться на Монмартр, культовое место для поклонников джаза во всей Скандинавии. Он услышал, как Декстер Гордон играет бибоп — немногие были способны на такое после Паркера. Генри досталось место рядом с Туве, было тесно и накурено, народ сидел, плотно прижимаясь друг к другу, но не заметить Генри было невозможно: молодой крепкий швед в твидовом пиджаке, галстуке и с двумя кружками пива.

Генри достал сигарету из портсигара с выгравированными на крышке инициалами «В. С.».

— Ты, кажется, богач, — произнесла девушка, сидящая рядом. — Будь добр, угости сигаретой.

— Пожалуйста, — галантно отозвался Генри. — Хотя насчет богатства ты ошибаешься. — Девушка широко улыбнулась, обнажив потемневшие от вина зубы. Это и была Туве, которая позже принялась утверждать, что ей нужен Генри, что Генри нужен им.

— Ты нужен нам, — говорила она. — Ты именно тот, кто нужен, — повторяла она снова и снова. — Я никогда не ошибаюсь, ты именно тот, кто нужен.

Будучи дезертиром, особенно приятно слышать, что ты оказался в нужное время в нужном месте.