Джевдет-бей и сыновья

1 октября, воскресенье

Я расставлял книги, и тут пришел повар Йылмаз, принес два письма, одно от Османа, другое от Мухиттина. Первым делом прочел письмо Османа. Это письмо (в смысле, письмо Мухиттина) пришло два дня назад, но его отложили и забыли. Сегодня утром Мухиттин приходил в Нишанташи, хотел встретиться со мной. Узнав, что мы переехали, попросил вернуть ему письмо. Осман, должно быть, удивился (об этом он не пишет), но письмо не отдал. Сказал, что раз письмо отправлено и доставлено, значит, теперь это собственность адресата. Мухиттин сказал, что ему нужно со мной поговорить, и спросил, где я теперь живу, но Осман не дал ему и моего нового адреса: потому что хочет показать, что оберегает меня от влияния дурных друзей, но главное — потому что не любит Мухиттина. Как только Мухиттин ушел, отправил мне эти письма. Очень долго объясняет, почему не сказал, где я живу. Пишет о неуважении, которое Мухиттин когда-то проявлял к отцу, о наглых и грубых выпадах в свой собственный адрес…

Потом я сразу прочитал письмо Мухиттина. Страшное письмо. Сейчас его у меня нет — Мухиттин вечером пришел и забрал (где я живу, он узнал у Йылмаза, встретил его на улице), но я попытаюсь изложить, что запомнил. Вот что он писал:

«Рефик, я решил покончить с собой. Подумал, что нужно об этом кому-нибудь сообщить, и вспомнил о тебе. Я убью себя не потому, что к тридцати не стал хорошим поэтом (мне и тридцати-то еще нет), а потому, что я несчастен и знаю, что никогда не смогу быть счастливым. Я для этого слишком умный». Вот и все. Нет, на самом деле письмо было чуть длиннее. В конце он говорил о нашей дружбе, желал мне хорошей жизни. Поскольку Мухиттин не покончил с собой, я подумал, что он пошутил. Пошутил, а потом пожалел об этом. Мухиттин тоже уверял, что это была шутка.

Придя сюда, он сказал, что написал мне письмо и отправил его в Нишанташи. Узнав, что письмо у меня и я его прочитал, спросил, как мне понравилась его шутка, и рассмеялся. Еще спросил, все ли в порядке с Османом, а то он как-то странно себя ведет. Когда я сказал, что испугался, что он и в самом деле покончит с собой, он заявил, что я очень наивный человек. Говорили мы, стоя на пороге. Внутрь он заходить не пожелал, однако с любопытством заглядывал мне через плечо — короче, самый обычный Мухиттин. Он так настаивал на том, что это была шутка, что я, пожалуй, в это поверю. Хотя, может быть, он и писал всерьез: сначала решил, потом передумал. Но зачем нужно было писать письмо?

Я рассказал об этом Перихан, она внимательно выслушала и сказала, что жалеет Мухиттина.

Мухиттин сказал, что больше мы не увидимся. Он говорил это и летом, когда мы пили в Нишанташи. Я пытался с ним поговорить и убедить не устраивать больше таких шуток, но он меня не слушал, только нервничал и смотрел мне через плечо. Когда он уже уходил, я сказал ему: «Женился бы ты, Мухиттин!» Он усмехнулся и ушел.

Перечитал написанное и снова вижу, что дневник плохо отражает то, что на самом деле происходит в моей жизни.

3 октября, вторник

Только что вернулся из конторы. По утрам я хожу туда пешком, а возвращаюсь на такси или, как сегодня, доезжаю на трамвае до Таксима и дальше пешком. Сейчас шесть часов. Поговорили немножко с Перихан, она рассказала, что сегодня делала. Утром ходила с Мелек в парк, после обеда сидела дома. Завтра собирается пойти к подруге, которую зовут Сема. Потом я пошел в эту комнату, захватив с собой чашку чаю. Чем заняться? Программой?

5 октября, четверг

Вернулся из конторы. А ведь собирался осенью перестать туда ходить! Из Нишанташи я уехал, но с конторой думаю покончить только после того, как во всех подробностях продумаю план издательской деятельности. Сейчас мы с Перихан пойдем в кино. Девочку оставим дома одну. Мне хотелось бы писать более внятно и упорядоченно.

15 октября, воскресенье

С тех пор, как переехали в Джихангир, прошло двадцать дней, а мы все еще обставляем квартиру. Перихан купила ткань для покрывала на кровать, стала мне показывать — и мы поссорились. Она показывает ткань, а я читаю. То есть я немного отрывался, конечно, но одним глазом все равно поглядывал в книгу («Афоризмы» Шопенгауэра). Перихан спросила, понравилась ли мне ткань, я сказал: «Да-да». Тогда она начала говорить, что я нисколько не интересуюсь ни домом, ни ей самой, что, как прихожу сразу удаляюсь в эту комнату. А я сказал, что не могу проводить жизнь в размышлениях о постельных покрывалах и занавесках! Кричали друг на друга. Потом она заплакала, я стал ее утешать, целовать. Помирились. Налил себе чаю и пошел сюда. Сейчас, читая Шопенгауэра, я чувствую себя еще более жалким и отчаявшимся человеком.

20 октября, пятница