Джевдет-бей и сыновья

Мухиттину, впрочем, смотреть на него не хотелось, и он открыл свою папку. Стихи, приходящие в журнал, вызывали у него отвращение. Все они были пропитаны воинственным духом, изобиловали одними и теми же высокопарными словами о героизме, доблести и отваге, в каждом встречались одни и те же имена, позаимствованные из народных эпосов. В некоторых стихотворениях чуть ли не дословно повторялось одно и то же. Махир Алтайлы хотел публиковать как можно больше поэзии, чтобы привлечь к журналу внимание молодежи и поощрить ее энтузиазм. Мухиттину было поручено отобрать самое лучшее. Положил он в свою папку и стихотворение одного из знакомых курсантов, завсегдатаев мейхане в Бешикташе. За три месяца он успел обратить их в свою новую веру «Я для них то же, что для этих юношей — Махир-бей!» Чтобы не прислушиваться к голосу Махира Алтайлы, Мухиттин решил почитать что-нибудь из папки и взял лежащий сверху листок. Это оказалось его собственное стихотворение. Внезапно его охватило всегдашнее беспокойство, так мешавшее всей душой отдаться новым убеждениям: «Как они могут так себя вести? Как могут писать такие стихи? Что творится у них в душе, какие чувства они испытывают?» Потом он вдруг понял, что Махир Алтайлы обращается к нему.

— Мне кажется, Мухиттин, ты мог бы написать такую статью.

— Да я мало что о нем знаю…

— Чтобы написать хвалебную статью, этого и не нужно. Ты совсем не читал его работ?

— Только «Введение в историю тюрок» и «Туркестанский фольклор».

— Вполне достаточно. Профессор любит рассказывать о себе, в этих книгах он приводит истории из своей жизни. Вот на этом и основывайся, если надо будет, я что-нибудь подскажу Статья-то нужна небольшая, странички на две.

Мухиттин хотел сначала отказаться и стал подыскивать для этого оправдание, но вдруг понял, что все смотрят на него и думают о нем — о нем, который когда-то писал стихи об одиночестве и смерти!

— Две страницы? Это я быстро набросаю.

— Но смотри, осторожно пиши! — голос у Махира Алтайлы вдруг стал сварливым, словно ему показалось, что он что-то упустил из-под своего контроля.

— Хорошо, буду писать осторожно, — буркнул Мухиттин, но, почувствовав, что в его голосе прозвучало не столько недовольство, сколько покорность, разозлился. «И я тоже подпевала! Они думают, что я теперь у них в руках. Еще и напоминают мне время от времени, что я когда-то писал стишки в духе Бодлера! Нет, так думать нехорошо. Я делаю то, что должен делать. Мы хотим вдохнуть новую жизнь в наше движение…» И он заставил себя мысленно проговорить: «Националистическое движение четыре года пребывало в летаргическом сне. Журнал „Отюкен“ поставил своей задачей вдохнуть в него новые силы. Оказалось, что Гыясеттин Каан — препятствие на этом пути. Чтобы избежать раскола…»

— Да, похвалить, но умеренно… Должно быть, профессор больше всех удивится. Ха, да он вообще ничего не поймет! К тому же он болен. Грипп подхватил. А мы ему как раз пожелаем скорейшего выздоровления! Он подумает: «Я что же, умираю?» Ну, давайте перейдем к папкам, Махир Алтайлы сел за стол и потянулся к лежащей перед Мухиттином папке. Увидев его толстые пальцы, Мухиттин подумал: «Провел он меня!» Потом вздрогнул и сказал себе: «Нет, меня никому не провести!» Ему вспомнился тот давний вечер в мейхане. «Тогда он был похож на добродушного старичка, а сейчас — на шайтана! А я? Я не из тех баранов, которых можно повести куда угодно. Я сам шайтан! Я сам буду вести баранов за собой! А вот и их стихи, у меня в папочке… Хотя нет. Он ее уже забрал».

Махир Алтайлы открыл папку и посмотрел на лежащий сверху листок. Мухиттин внимательно вглядывался в его лицо, но оно оставалось совершенно непроницаемым: в конце концов, это был школьный учитель. Вот он уже перешел к другим стихотворениям. Те из них, которые Мухиттин счел достойными публикации, были помечены. Махир Алтайлы читал стихи, и на лице у него было выражение, говорящее: «Я тебя насквозь вижу!» Как тогда, в мейхане. Неожиданно он спросил:

— Кто такой этот Барбарос?

— Военный. Национальные чувства в нем постепенно крепнут. Это я ему посоветовал не писать фамилию.

— А, стало быть, вы знакомы! Национально сознательный военный… Он читает наш журнал? Хотелось бы с ним познакомиться.

— Он еще очень молод! — поспешно сказал Мухиттин, чувствуя себя так, словно у него хотят отнять что-то ему дорогое.

— Все мы молоды, — улыбнулся Махир Алтайлы, но по выражению лица Мухиттина понял, что так просто желаемого не добьется. — Впрочем, мы не спешим. За годы преследований мы научились терпеть и ждать. Так, это имя мне известно, это тоже… — Он быстро просмотрел остававшиеся в папке листки и, уже закрывая ее, вспомнил про отложенное в сторону стихотворение Мухиттина. — Ну-ка, посмотрим, что написал наш Бодлер…

Серхат и один из юношей засмеялись, однако другой из уважения к Мухиттину промолчал. Наступила напряженная тишина. Должно быть, из-за того, что Мухиттин не присоединился к веселью, все немного растерялись.

— Ну, пошутили, и хватит! — сказал Махир Алтайлы. — Кофе тоже выпили. Теперь о журнале…