Джевдет-бей и сыновья

— Страшно? Да что ты, не бойся! Пока я жив, никто тебя не обидит, понятно? — Решив, что Назлы не понравится, если он и дальше будет развивать эту тему, Мухтар-бей заговорил о другом: — Что же ты мой галстук не одобрила? Не подходит? Ну, не подходит так не подходит, было бы ради кого наряжаться! Все, я пошел. До свидания.

— До свидания, папа.

Мухтар-бей направился к двери, потом обернулся и крепко обнял идущую следом дочь. Сняв пальто с вешалки, сказал:

— Я за тебя беспокоюсь… — Увидел, что Назлы не собирается отвечать, и забеспокоился еще больше. Засовывая руку в рукав, проговорил: — Ох, что же будет? — Прозвучало это так, словно он озабочен только своими горестями, поэтому, засовывая в рукав другую руку, Мухтар-бей прибавил: — Дата свадьбы назначена, но вся эта затея начинает меня все больше беспокоить. Ты не обижаешься? — Чтобы не смотреть дочери в лицо, он опустил голову и стал с большой тщательностью застегивать пуговицы.

— Нет, не обижаюсь.

Мухтар-бей решил, что настал удобный момент, чтобы задать наконец мучавшие его весь день вопросы:

— Доченька, что между вами происходит? Что случилось вчера? Почему у тебя такой грустный вид?

Назлы, тоже не отрывая глаз от пуговиц, которые почему-то никак не хотели застегиваться, проговорила:

— Мы вчера поссорились.

— Да? Из-за чего?

— Пожалуйста, не спрашивайте больше…

— Ладно, не буду. Но мне все это не нравится. О вчерашней ссоре не спрашиваю, но у вас и до нее не все было ладно, так ведь? Хочешь, я с ним поговорю? Ладно-ладно, не хмурься. Не забывай, что я всегда рядом!

— Я знаю.

Чтобы дочь не заметила по его лицу, как он разволновался, Мухтар-бей повернулся к двери. Хотел было что-то еще сказать, но, испугавшись, что голос прозвучит сдавленно, промолчал. Спускаясь по лестнице, пробормотал себе под нос: «И что она нашла в этом типе?» Вышел на улицу, глубоко вдохнул свежий воздух, надел шляпу и пошел по улице, размышляя на ходу, какой несчастный он человек.

Ничего из того, на что надеялся Мухтар-бей после смерти Ататюрка, не случилось. Исмет-паша не дал ему должности, которая могла бы придать глубину и смысл всей его жизни, старые кадры остались у власти. Поэтому Мухтар-бей теперь казался себе несчастным, разочарованным человеком. Вот уже больше месяца все на свете вызывало у него гнев и раздражение. «И в довершение всего теперь еще и у Назлы беда!» — думал Мухтар-бей. Шел он сутулясь и втянув голову в плечи, словно хотел спрятаться от мерзостей жизни. «Да, вокруг лишь мерзость, пошлость, лицемерие! И теперь этот тип расстраивает Назлы! Ничего не скажешь, выбрал время — как раз когда мне так нужен душевный покой!» Такси он поймал, только дойдя чуть ли не до самого проспекта. Велел шоферу ехать в Улус. «Зачем, спрашивается, меня позвали на этот прием? Чтобы утешить! — и Мухтар-бей покивал головой, в очередной раз соглашаясь с этим выводом. — Но утешить меня не так-то просто. Меня теперь никому не утешить… Только доченьке это под силу!» И он снова стал думать о Назлы. «Все ее страдания — из-за этого противного самовлюбленного типа!» Эти слова в последнее время он часто повторял про себя, с каждым разом все более уверенно. «Самовлюбленный тип!» — пробормотал он еще раз и неожиданно понял, что сравнивает Омера с самим собой в молодости. Смутившись, сказал себе: «Я сделаю что угодно, только бы моя дочь не была несчастна. Ради этого я готов поговорить с ним начистоту!» Машина медленно поднималась вверх по склону. Мухтар-бей, сидевший откинувшись на спинку сидения, вдруг поднял голову. «Что они сейчас делают наедине? И Хатидже-ханым в отъезде!» Посмотрев на часы, он понял, что Омер еще никак не мог приехать, и немного смутился. Однако потом снова начал думать: «Что они сейчас делают? Дочери нужна моя помощь, а я отправился на этот глупый прием… Ах, Георгий Кесоиванов, сам премьер-министр Болгарии! Тьфу!»

Выйдя из такси, он еще раз пробормотал эти слова и с насмешливой миной огляделся по сторонам. Не заметив никого, кроме швейцара и других служащих отеля, и еще раз удостоверившись, что прибыл точно вовремя, уверенно вошел внутрь и, пройдя по знакомым лестницам и коридорам (несколько раз ему уже случалось здесь бывать), оказался в шумном зале. Сначала немного постоял, словно бы растерявшись от гула голосов и яркого света, затем увидел двух знакомых депутатов, беседующих в сторонке, и, улыбаясь, подошел к ним.

— Господа, не разрешите ли присоединиться к вашей беседе?

— О, Мухтар-бей! С превеликим удовольствием!