Джевдет-бей и сыновья

Глядя ему вслед, Мухтар-бей думал: «Стало быть, Исмет-паша спрашивал обо мне! А этот пытался выведать, что у меня на уме. В министерское кресло сел впервые. Теперь, видать, решил проявить расторопность… Но почему Исмет-паша обо мне спрашивал?» Повернувшись, Мухтар-бей посмотрел туда, где сидели болгарский премьер и Рефик Сайдам. «Смеются!.. Паша, наверное, сказал ему: „Передай Мухтар-бею, что мы снова включили его в списки, пусть не расстраивается!“ Вот он и сказал. В том, что меня переизберут, я и не сомневался. Но какой был смысл мне об этом говорить? Потому что всем хочется мира и спокойствия. Хотят, чтобы я целовался с типами из прошлого кабинета. Кто сообщил Паше о том, что я говорил неделю назад в коридоре меджлиса? Я тогда не сдержался… Слышали меня Хулуси, Сермет и Экрем. Сермет не сказал бы. Экрем?..» Он вдруг вздрогнул и пробормотал себе под нос: «Всех их ненавижу, всех презираю!» Он стоял в углу, в стороне от толпы гостей. «Всех презираю. Про каждого знаю, чего он стоит. Все вы рабы! Я тоже был таким, но теперь открыл глаза. И за это надо сказать спасибо Исмет-паше! Всем и всему знаю теперь цену!» К нему по-прежнему никто не подходил. «Исцеление разбитых сердец!..» Говорили, что Исмет-паша не решался поехать к больному Ататюрку в Стамбул из-за страха перед одним из его приближенных, Реджепом Зюхтю, который отличался крутым нравом. «А теперь решил с ними помириться!» Говорили также, что Реджеп Зюхтю сказал Ататюрку, что пристрелил Исмет-пашу, потому-то покойный в своем завещании и выделил средства на образование детей бывшего премьера — думал, что тот мертв. Вспомнив этот слух, Мухтар-бей повеселел. Потом увидел Бурханеттина Окая, депутата от Марата, и ему стало еще веселее. «Незадолго до прошлых выборов его предшественник умер, и его неожиданно включили в списки. Когда он поднялся на трибуну, чтобы принести клятву, то сказал: „Спасибо, что выбрали меня!“ Ему говорят: „Не мы, а народ тебя выбрал!“ А он: „Спасибо, что заставили народ меня вы-брать!“ Чтоб вам всем пусто было!» Взгляд Мухтар-бея против его воли все время возвращался к Рефику Сайдаму. «Смеется! Дела идут скверно, страна в нищете, а он смеется. Над чем смеешься-то? О стране бы лучше подумал!» Ему вдруг вспомнился друг будущего зятя, Рефик. «Книгу его напечатали, того министра в новый кабинет не взяли… Кое-какие другие изменения тоже, конечно, произошли. Но достаточно ли этих изменений? Разве можно ими удовлетвориться? Со всеми примирились, со всеми нашли компромисс. Не допустили к власти новые кадры. Только бы никто ни на кого не злился, только бы все шло как раньше, только бы никого не обидеть! Но я обижен! Я, Мухтар Лачин, стыдящийся своей смешной фамилии, выпускник Высшей школы гражданских чиновников, бывший губернатор Манисы, всех вас презираю! Я несчастен. Все, что у меня есть, — моя дочь. А всех вас, ваш жалкий мирок я…»

— Мухтар-бей, дорог ой, вы что же, на диете?

— Простите?

— На стол даже не смотрите. Давайте-ка пойдем и положим что-нибудь себе на тарелки.

Мухтар-бей посмотрел на партийного инспектора Ихсан-бея так, словно не узнал его.

— На тарелки?.. Но я не голоден.

— Да вы подойдите только к столу, как увидите, какие там блюда, сразу есть захочется. А то потом ничего не останется. Кстати, что вы думаете о болгарах?

— Я думаю… — начал Мухтар-бей и замолчал. Понял, что не придумал заранее, что можно бы сказать на этот счет, смутился и позволил инспектору увлечь себя к столу.

— По-моему, этот их пресловутый нейтралитет — не результат политических расчетов, а просто неизбежность. Сами посудите: король у них англоман, правительство настроено прогермански, королева — за итальянцев, а народ питает дружеские чувства к русским. Вы любите курицу? К тому же в Добрудже и в Македонии…

«Меня это все не интересует», — думал Мухтар-бей. Сначала он как будто даже позавидовал информированности Ихсан-бея, но потом сказал себе: «И этот тоже из них! Зачем он все это говорит? О, Шюкрю Сараджоглу со мной здоровается…» Мухтар-бей тоже поклонился министру иностранных дел. «Как я с ним поздоровался? Да, сдержанно. Впрочем, нет — согнулся в три погибели. И зачем я сюда пришел? Веду себя как фигляр какой-то. Блюда эти… Народ голодает, а тут объедаются. Эти пухлые, отвратительные женщины с голыми руками… Так и уплетают! Жены и дочери рабов… Нет, моя Назлы не такая! Пойду домой. Что сейчас делает Назлы? И горничной дома нет! Который час? Что он все говорит?..»

— Если мы позовем турок из Добруджи в Турцию…

Мухтар-бей снова поклонился в ответ на приветствие и на этот раз ощутил какой-то непонятный, смутный страх. «Я рядом с ними — никто!» Полуприкрытые веки поздоровавшегося с ним человека слегка вздрогнули. Это был Керим Наджи.

— Вышла ли замуж ваша дочь, Мухтар-бей?

— Она помолвлена…

— Это я знаю.

— А если знаете, так зачем спрашиваете? — сказал Мухтар-бей и растерялся. «Что я сказал? Что я сказал Керим-бею?!»

— Вам, кажется, нездоровится? — проговорил Керим-бей.

Мухтар-бей хотел что-то сказать и даже подумал, что сказал, но потом понял, что лишь пошевелил губами.