Джихад одинокого туриста

Я заглянул в кузов пикапа и обнаружил целые две канистры. С полминуты я разглядывал пулемет, прикидывая – сколько человек смогут упереть эту дуру? Выходило не меньше пятерых. Если брать станину и патроны.

Оставив пикап в покое, я продолжил прогулку и раздумья.

Зрелище расхаживающего перед входом озабоченного меня вытянуло на улицу остальную банду. Демонстративно не обращая внимания на любопытные рожи, я еще раз дошел до угла здания и пошел назад. Остановившись перед толпой, состоящей из четырех братьев-алкоголиков, Терминатора, Саныча, буха и механика, я осведомился:

– Имеется идейка… Добровольцы есть?

18.20.

Подозреваю, процессия смахивала на банду Махно на пути в Малиновку – по дороге катили пять тачек под космато-белыми флагами из драных простынь. Отморозок, то бишь я, восседал за рулем головной, изображая главаря. Моим единственным пассажиром был помятый, безучастный Сирхаб. В оставшихся разместилась массовка, изображающая эскорт. По большей части она состояла из мирных отцов семейств и юных граждан, достигших призывного возраста. Мобилизованные сидели без особой охоты, но… Спорить с вооруженными соплеменниками?

Подъехав к груде железа, накрошенного с утра, кавалькада остановилась. Я нажал на клаксон и, высунув ствол в окно, выдал короткую, приветственную очередь. В салон со звоном посыпались гильзы. Я заматерился, сгребая с яиц горячие цилиндры. И пропустил момент выхода на дорогу вооруженных людей со стороны поста. Для меня это выглядело, будто эти трое выросли прямо из асфальта. Я дернулся и матернулся вторично. Нервы шалили.

Безучастный сосед, утеряв безучастность, покосился на меня. Зло зыркнув в ответ, я сверкнул дальним светом его соплеменникам и высунул в окно ножку стула, с привязанной тряпкой. Помахал. Одна из фигур подняла едва различимый на таком расстоянии автомат. Донесся хлопок. Будем считать, что это означает «да». Гуднув, моя машина тронулась, оставляя эскорт позади.

Миновав пахучий железный лом, мы неторопливо продолжили путь, катясь со скоростью утомленного жарой ишака. Дорога плавно забирала вправо, упираясь в медленно вползающую в поле зрения заставу. Показалась полоска бетонного заграждения, затем зушка, разглядывающая нас парой черных зрачков. Метров через тридцать темным прыщом нарисовалось пулеметное гнездо.

Придерживая тонкий обод руля и держась левой обочины, я смотрел на темные точки голов, прибавлявшиеся над светлым бетоном. Покосившись на пассажира, я незаметно распустил узел, затянутый на ручке моей двери. Шорох опустившегося на землю тяжелого предмета был почти неразличим в шуршании шин и тихом урчании двигателя. Сирхаб не среагировал. Уф!

Не доехав до арабов метров триста, мы остановились. Дверь пассажира открылась, выпуская на дорогу хмурого Сирхаба. Держа над головой белую тряпку, он, прихрамывая, зашагал к своим. Я принялся медленно сдавать назад. Машина, сопровождаемая тяжелым взглядом зенитного автомата, откатилась метров на сто, остановившись ровно посередине между арабами и нашими. Я открыл дверь. Теперь – ждать.

Глава 12

Вторник. Вечер, 18.30.

Сидя за рулем, я проводил взглядом удаляющуюся фигуру. Мандраж почти прошел – серый сверток уже лежал на обочине, Сирхаб еще шел. Теперь осталось дождаться реакции начальства на кучу наличности, которую дали подержать пленному. Думаю, на разговор они пойдут. Тогда и придут проблемы.

Дать подержаться было идеей, позаимствованной в «прошлой жизни» – задействовать максимальное количество каналов восприятия. Сказали, показали… И на целых десять секунд сунули в руки. Увесистая пачка денег окончательно вышибла Сирхабу мозги. Чувствую, он будет чертовски убедителен…

Я покосился на обмотанную тряпьем комбинацию газового баллона и канистры, невинно лежащую на обочине. И в очередной раз подумал, какой изощренной сукой стал. Кроме бомбы, в округе не наблюдалось ничего интересного. На всякий случай я повертел головой – серая дуга асфальта от капота до холма с пулеметным гнездом. Кювет, ряд деревьев. Я смерил глазами ближайшее – оно смахивало на двадцатиметровую зеленую свечку. Справа тянулся поросший клочковатой травкой пустырь. Голый, как коленка младенца. Вдалеке тянулись какие-то посадки.