Незаметно вечерело. Солнце еще ощутимо палило, зависнув над неровной пилой гор, а подкрадывающийся вечер ощущался только нежно-розоватым отливом лучей, сменивших слепящую белизну полудня. Поерзав на сиденье и спрятав под приборную доску прожаренную солнцем коленку, я без особого интереса покосился в зеркало заднего вида. Ничего нового – куча лома, крохотные машинки, десяток фигур. С гораздо большим вниманием я изучил кювет – на него возлагалась надежда пережить ближайшие десять минут. Продолговатая пыльная яма глубиной сантиметров тридцать-сорок особых надежд не внушала. Если я правильно помнил свои размеры, расстояние от задницы до поверхности будет сантиметров двадцать. Предпочел бы более солидные цифры. Внимательно смерив яму взглядом и прикинув путь, я откинулся на продавленном сиденье, нетерпеливо барабаня пальцами по горячему рулю.
Сирхаб добрался до своих. Не разобрал – его били или приветствовали? По крайней мере – облепили, как мухи.
По подмышкам потекли холодные струйки. Скоро. Это будет скоро.
Я молча смотрел на арабскую тусовку, время от времени переводя глаза то на зенитку, то на лежащий на обочине тряпичный сверток. По загривку бегали крупные мурашки. Не знаю, от чего продирало больше.
Через несколько минут мельтешение в арабском лагере закончилось – бандоповстанцы угомонились. Вскоре из дыры в ограде выкатился микроавтобус. Ну вот и ты, мой полярный волчище… Я вышел из машины, оставив дверцу открытой.
Вэн остановился метрах в сорока. На асфальт выбрался крепкий мужчина лет тридцати. Благодаря лени этого типа, не пожелавшего бить ноги, «кулек» лежал ближе к нему, повышая мои шансы.
Глава или просто уполномоченный зашагал ко мне. В принципе не важно – шел покойник. Сделав вид, что замешкался, я отыграл еще метров пять. Уполномоченный притормозил, разглядывая непонятно откуда взявшийся тряпичный ворох. Первая пуля дистанционного запала прошла мимо, сгинув сердитым шмелем. Запалом работал счетовод с «АК» – другого способа взорвать бомбу мы не придумали. Я присел за дверцей, едва не наложив в штаны, мой визави одеревенел, возможно, осквернив свои. Не осуждаю.
Второй выстрел был удачней – глухо звездануло. Черное облако встало над деревьями. Разлетающиеся огненные пятна, дробь осколков по машине. Лобовое стекло оросили капли горящего бензина. Сквозь страшноватые потеки виднелся горящий парламентер, бьющийся на асфальте, и пылающее дерево над ним.
Краткий полет в придорожную канаву, удар о дно. Дыхание перехватило. Плевать. Ерзая, я старался вжаться в землю.
Треск первой очереди… Арабы осознали.
Быстрое и далекое – бум-бум-бум. Еее! В следующую секунду я оглох – в пяти шагах зенитка драла легковушку. Воздух насытился железом, на спину сыпался увесистый мусор. Ужас сжал внутренности, уничтожая мысли. Беззвучный мат, струйка в штаны.
Обломки продолжали сыпаться, заваливая мой куцый отнорок – ад продолжался. Оглушительно бухало, воняло. Над головой что-то летало. Запах гари усилился – рядом, едва не накрыв, рухнуло горящее дерево. Жар от него быстро стал нестерпимым, вынудив шевелиться. Помня о металле, носившемся в считаных сантиметрах, боясь хоть на ладонь оторвать пузо от земли, я, отталкиваясь носками ног и извиваясь, пополз по канаве. Ноги жарило, тело бил озноб.
По ушам ударила тишина – замолчала зенитка. Я остановился. Сквозь вату слышались пулевой свист и звонкие удары. Очумело сообразив – пулемет и автоматы, я повернул голову, надеясь расслышать голос «ДШК». «ДШК» молчал. Хрен мне.
Закрыв глаза, я ждал…
Сейчас они перезарядят зенитку. Она вспашет округу. А я – стану грязным, кровавым обрубком…
Свист стал реже.
?!!
Далекий глухой рев заставил сердце подпрыгнуть – ЕСТЬ! Наши лупили по арабам!
Свист пуль стих. Я понимал арабов, по которым сейчас в упор лупил «ДШК», как никто.
Усыпанный мусором, я встал на колени. Со спины сыпался сор. Распрямившись и моргая, пару секунд я просто стоял. Жив. В голове щелкнуло: «Быстрей!» Выскочив из несостоявшейся могилы, я вломился в кустарник… Теперь быстренько…
Бег, хлесткие удары веток, глухой стук пуль… Дорога выпала из памяти. Я опомнился, выпадая из кустов к колесам передней машины. С ног до головы покрытый грязью и царапинами. Но живой.
Сперва пришел отходняк. Трясло – это не то слово. Дрожало все – руки, ноги, тело. Подперев кулаком стучавшую челюсть, вибрирующей рукой я воткнул сигарету в трясущиеся губы, прикусив горчащий фильтр.
Трясучка наконец стихла. Накатило радостное возбуждение… Ушедшее без следа при попытке поправить «хозяйство» – рука нащупала влажную ткань. Воровато оглянувшись, я скосил глаза вниз. Так и есть – на джинсах темнело пятно, почти неразличимое на заляпанной ткани. Но оно было. На секунду я растерялся. Кровь прилила к лицу. Боясь поднять глаза, я замер, уговаривая себя. Это незаметно! И вообще – естественно! Физиология, мать ее… Стыд не проходил. Трижды насрать! С детства знал – потеря самообладания равна потере лица.
Никто не знает? А что это меняет?!!