Джихадизм: назад к жертвоприношениям

Удивительна судьба некоторых слов. Еще не так давно США и не подумали бы удостаивать террористов «войной». Конечно, террористами называли некоторых врагов – но лишь незначительных. Противостояние им не было частью полноценной войны, где задействованы регулярные, представляющие государство войска. Борьба с террористами не относилась к благородному военному делу: в лучшем случае ей занимались полицейские и шпионы. В эпоху, растянувшуюся чуть ли не на всю долгую историю человечества, войны были ограничены во времени и пространстве. Сперва объявляли о начале боевых действий, случались наступления и отступления, победы и поражения, и все кончалось перемирием, с заключением мирного договора или же без. Соперник, с которым велась распря, был четко определен и понятен, а цель агрессии – ограничена продолжительностью войны: сегодняшний враг мог некогда быть другом или союзником и мог со временем снова им стать. Так или иначе, мы без затруднений распознавали его как врага, и он распознавал нас в ответ. Во времена исторических битв и дуэлей врага можно было назвать по имени, противостоять ему лицом к лицу. Даже когда в пылу сражения массы бойцов смешивались, они оставались различимыми по униформе и флагу, и это взаимное узнавание задавало смысл и границы смертельной битве.

Кажется, та эпоха осталась в прошлом. Сегодня террорист уже перестал быть подлым и ничтожным противником, вести войну с которым ниже нашего достоинства. Теперь он, напротив, превратился в главного и абсолютного Врага. Можно ли сказать в таком случае, что происходящее сейчас – война? Есть основания утверждать, что традиционные военные конфликты уступили место состояниям насилия, более диффузным и оттого еще более непримиримым формам враждебности. Подпольные сети вместо армий, солдаты, которые не носят форму и атакуют не других солдат, а гражданских на их рабочих местах, во время прогулки, в концертных залах и кафе. Отныне нельзя определить, где начинаются и где заканчиваются военные действия: мы столкнулись с перманентной, не дающей передышки угрозой. Невозможно отследить врага, который является будто бы из ниоткуда. Невозможно защитить границы от агрессора, пришедшего из твоей собственной страны, а не из-за рубежа; когда ничто – или почти ничто – не позволяет выявить его, пока тот не начнет убивать.

Велик соблазн смотреть на террористов так же, как и они на нас, и видеть в них абсолютного врага, исчадие дьявола, взывающее к безграничной ненависти и тотальной войне, конец которой будет положен только с полным уничтожением этого врага. Так джихадисты воспринимают кафиров9 – неверных, то есть нас с вами. Уже Спиноза знал, что «ненависть усиливается от взаимной ненависти»10 и что она может привести к подражанию врагу, то есть объекту ненависти. Так вышло, что стратегии Запада завели его в эту самую ловушку: мы также сочли терроризм абсолютным злом и ведем «войну с терроризмом», позаимствовав у врага ее модель, и не добились при этом ничего, кроме как его усиления. Как разорвать порочный круг, в котором терроризм и контртерроризм подпитывают друг друга? Как не позволить ненависти демонизировать врага, который так жестоко бьет по нам?

Стоит задаться вопросом об адекватности концептов и теорий, которые мы используем для объяснения феномена джихадизма, и в частности самого слова «терроризм». Возможно, самое время поразмыслить над этим ключом от всех дверей. Непростая задача, ведь эмоциональная нагрузка весьма велика: стоит лишь произнести его, и в голове тут же проносятся невыносимые картины искалеченных, обугленных тел… Терроризм ужасает и шокирует, мешая критически оценить его значение. Давайте сразу зафиксируем одну аномалию. Суффикс «-изм» в целом указывает на политическую, философскую или религиозную доктрину, которой открыто придерживаются. И при этом ни одно движение никогда не определит себя как «террористическое». Хотя некоторые, как и джихадисты, прямо задаются целью запугать врага, они все равно называют себя иначе: бойцы, партизаны, участники сопротивления, революционные милиции или «солдаты Халифата». Короче говоря, «террорист» – это всегда другой, враг, с которым ведут борьбу. Смысл этого псевдоконцепта – чисто полемический; он призван изобличать, а не объяснять – да и какой толк от термина настолько неоднозначного, что его можно применить одновременно к Бен Ладену, Жану Мулену11 и Нельсону Манделе?