Джим Моррисон после смерти

Карты – они как наркотик, и наркотик убийственный. Док Холлидей держался уже исключительно на таблетках и на страхе. Лёгкие саднило от выкуренных сигар; наверное, у него снова открылось кровотечение – во всяком случае, у Дока было такое нехорошее подозрение. Стимуляторы, принятые за последние дни, тяжело наложились на алкоголь. Голова начинала болеть при одном только взгляде на карты. Его сюртук сиротливо висел на спинке стула. Док уже и не помнил, когда он его надевал в последний раз. Вечерняя рубашка промокла от пота, кружевные манжеты и воротник давно увяли, утратив свою хрустящую белизну. Игра затянулась. На памяти Дока ещё не случалось такой затяжной игры, и он понимал, что она ему явно не по зубам. Впрочем, само по себе это его не особо тревожило. Он играл столько раз – он даже уже и не брался считать, тем более если учесть и земную жизнь, – и каждый раз все грозило закончиться очень плачевно. Тем более что риск – благородное дело. Но эта игра отличалась от всех остальных. Похоже, Люцифер играл всерьёз. И ставки были высоки – запредельно высоки. В прежние времена Князь Тьмы таким образом набирал души в свою коллекцию. Теперь, когда души давно обесценились, он играл на отдельные части сознания и памяти, когда у соперников не оставалось наличных.

Один из игроков – странный малый в серебристом костюме, назвавшийся Саблезубым Малышом, – уже лежал без сознания в задней комнате и периодически тихо хныкал, не приходя в себя. Он проиграл Люциферу все: сперва – все свои деньги, а потом и немалую часть своей разумной сущности. Никто не надеялся, что Саблезубый Малыш сможет оправиться после подобного потрясения, и вопрос, что с ним делать по окончании игры, пока оставался открытым. Док подумал, что его можно продать Гуверу с Толсоном в качестве «тёплого тельца», но вслух высказываться не стал. Вполне вероятно, что до окончания игры к Саблезубому Малышу присоединятся ещё и другие из присутствующих.

Сам Док ещё не дошёл до такого отчаянного положения. У него оставались какие-то деньги, чтобы делать ставки. Но он понимал, что тиски сжимаются и уже очень скоро у него не останется ничего, кроме него самого: его разума и эмоций. Любители и искатели острых ощущений давно уже выбыли из игры – те, кого привлекала не игра как таковая, а возможность потом рассказать знакомым, как они были здесь, спустили все деньги и благополучно отбыли. Вот и Гувер ушёл, вместе с Толсоном, своим неизменным бойфрендом, который, однако, сам никогда не играл. Как всегда, Гувер ушёл, унося относительно крупный выигрыш. Теперь их осталось пятеро за столом, и всё шло к тому, что дальше игра пойдёт не на жизнь, а на смерть. Док понимал, что ему надо очень постараться, чтобы следующим в очереди на аннигиляцию встал не он, а кто-то другой. И вот тут пришёл страх. За последние пару часов карта упорно не шла, впрочем пока ему удавалось хотя бы оставаться при своих. Тем более что Люцифер, когда приходила его очередь сдавать, безбожно передёргивал карты – буквально в открытую. Он ведь знал, что никто не посмеет его обвинить: здесь, в Аду, за его игрой.

Люцифер наводил леденящий ужас на всех и вся в любом из своих обличий, но его теперешний облик под Айка Тернера – парик а-ля «Биттлз», тонкие усики, рубашка с рюшами в стиле диско, расстёгнутая до пупа, бриллиантовые запонки и золотые цепи на шее; одних этих цепей хватило бы на ставки как минимум в трёх партиях – придавал какую-то особенную остроту его тёмной зловещей ауре. Стоило лишь посмотреть на него, и сразу становилось ясно: вот он, самый плохой парень в городе. Если кто-то и мог сравниться с Люцифером по части жути и ужаса – так это непостижимая чёрная Кали, великая и ужасная, сидевшая слева от него. С голой грудью, как её всегда изображают на культовых статуэтках, но без второй пары рук – которую она убрала по просьбе других игроков, – она пока что играла в свою игру, не проигрывая, не выигрывая, но всегда оставаясь при своих. Но когда Гувер ушёл, Кали сняла свою корону из черепов, и Док подумал, не значит ли это, что она начинает играть всерьёз.